– Вот и я хочу ему помешать. И остальные.
Сэм кивнул. Странно, что спустя столько времени отец Мэтью решил завести семью и воспитать сына. Наверное, отец Мэтью намерен основать династию.
– Тогда ладно. Нам следует разработать план, но ты должен понимать, что можешь погибнуть.
Мэтью сглотнул.
– Я это знаю.
Сэм пристально посмотрел на юношу. У Мэтью глаза широко открылись, с лица сбежала краска.
– Меня убьют? – спросил он, отступая на шаг.
Сэм ничего не ответил, и выражение его лица не изменилось.
– Скажи мне, – потребовал Мэтью. – Я должен знать. Он разоблачит нас, да? Мы должны остановиться.
– Нет, ты не погибнешь.
«Но погибнут другие», – подумал Сэм. Он знал кто, знал их лица и их имена. Они пришли в его видения, в такие сильные, яркие видения. Но говорить это мальчику Сэм не собирался.
– Ты вправе делать то, что ты делаешь, Мэтью, поэтому, быть может, тебя ждет победа там, где я потерпел поражение. Но риск велик: это борьба не на жизнь, а на смерть.
– Отец тебя не убил, – заметил Мэтью.
– Ты забыл? Он не может меня убить. А я не могу убить его. – Улыбка Сэма больше походила на гримасу. – Это наша награда, наше наказание – и будущее. – Сэм положил руку на валун, к которому он так долго был прикован. Его снова ждал путь наверх, и там, на вершине, вода и пища. – Кроме того – на случай, если ты не заметил, – ему доставляет гораздо больше удовольствия пытать меня, чем убивать.
Это снова был Фитц. Фитц, с копной ярко-рыжих волос, которые, словно бросая вызов тяготению, торчали вокруг его головы неровными прядями. За спиной Фитца вспыхивала аварийная лампа, и этот прерывистый свет на секунду обрисовывал черты его лица.
Фитц что-то говорил.
– Надо уходить. Пошли… – Он назвал имя, и это было чье-то чужое имя, не ее. – Надо уходить, сейчас же, – повторил Фитц, и в его голосе послышалось отчаяние.
– Нет, подожди, – возразил голос, звучащий подозрительно и неприятно похоже на ее собственный. Она отбивалась от того голоса, от имени, которое упомянул Фитц. Чужого голоса и имени.
– Фитц, сходи за Оделл. Еще можно успеть вытащить эти штуки.
Ее окружали огромные каменные плиты с вырезанными на неровных поверхностях непонятными символами и чужими письменами, которые ее опытный глаз отнес к Среднему Периоду Кораблестроителей. Коридор, по которому она шла, прямо впереди резко сворачивал. В ум просочилась слабая струйка воспоминаний о том, что там, за поворотом, и вдруг она поняла…
Ей снился сон, и за тем углом находился самый страшный ее кошмар. Худшее, что она могла себе представить, затаилось в нескольких футах от нее, в сооружении, брошенном расой, построившей его бесчисленные тысячелетия назад.
Ей снился сон, и с ужасной несомненностью Ким знала, что Фитц мертв. Но как бы она ни хотела, она не могла заплакать, не могла пролить слез, потому что это был всего лишь сон.
Где-то на периферии ее сознания происходило что-то важное. Ким знала, что ей нужно срочно проснуться.
Она должна проснуться.
И внезапно Ким снова очутилась в «Гоблине» – потрясающе внезапно. «О боже, – подумала она, – это было ужасно». Ким действительно забыла, насколько ужасно это может быть. Она должна найти Билла, и поскорее.
«Гоблин» – это был ее корабль. Ким купила его после той злосчастной экспедиции в Цитадель. Тогда она все еще находилась в системе Каспера, и у нее осталось достаточно денег, чтобы купить грузовой звездолет дальнего радиуса действия, а заодно и поисковый контракт. Это было больше двух лет назад, и с тех пор Ким превратилась в космическую отшельницу. Время от времени она приводила «Гоблина» обратно на Станцию Ангелов, на край Касперской системы, где Касперское солнце было всего лишь чуть более яркой точкой звездного света в глубокой черноте ночи.
Сейчас Ким возвращалась после исключительно бесплодного рейса и знала, что ее контракт будут пересматривать. От этого знания ее обычное душевное состояние стало хуже некуда.
Когда Ким впервые увидела «Гоблин» изнутри, она подумала, что сможет зарабатывать достаточно денег, выходя в рейсы на несколько дней, поскольку идея жить в нем неделями или месяцами казалась малопривлекательной. Но Ким знала, что люди это делают – живут в таких кораблях десятилетиями. Все же после первого месяца одиночного полета, путешествуя по Касперской системе в качестве капитана и единственного пассажира на борту переоборудованного «Гоблина», Ким ощутила твердое желание продолжать жить.
Отчасти за это желание следовало благодарить Билла. В некотором смысле Билл дал ей то, что Ким могла найти, даже не покидая Станцию Ангелов, если бы она только знала. Ирония ситуации заключалась в том, что ей пришлось провести некоторое время, тихо сходя с ума в летающей пещере отшельника, прежде чем до нее дошел этот факт.
Можно было бы сказать, что Ким заснула за штурвалом – если бы у «Гоблина» был штурвал. Она отключилась, погружаясь в один из тех частых дневных снов, которыми она давно страдала, типа рецидива воспоминаний, которые принесли ей Книги.
На главном экране и на двух вспомогательных появилась Станция Ангелов. Один из этих экранов – приютившийся прямо над ее левым коленом и ярко светящийся из своей ниши между креслами командира и второго пилота – показывал Станцию как компьютерную модель тора с полым центром. Другой экран, поменьше, расположенный на уровне головы, показывал звездную карту. Одна из тысяч представленных там точек светилась не тем цветом, что остальные. Это была Касперская Станция Ангелов, с которой Ким собиралась состыковаться. Другая ярко светящаяся точка обозначала Землю и родную планетную систему за несколько тысяч световых лет отсюда. Стрелка указывала в противоположную сторону, на центр галактики – который вполне мог оказаться следующей от этой системы остановкой, если бы кто-нибудь когда-нибудь нашел Станцию Ангелов, ведущую так далеко в Ядро.
Ким взглянула вверх. Прошло всего несколько секунд, и она все еще чувствовала слабость и спутанность мыслей. Но она уже подозревала, что день будет очень, очень неудачным.
Во-первых, Билл перестал отвечать на ее вызовы. В течение долгих недель своего приближения к Станции Ким пыталась с ним связаться – безрезультатно. Она переговорила с некоторыми знакомыми в населенной людьми части Станции, и они подтвердили, что видели его. Поэтому Ким знала, что Билл никуда не выписался и не улетел на попутном челноке через сингулярность Станции в какую-то другую систему… а тогда почему он не отвечает?
И все это время запасы воздуха и продовольствия продолжали убывать, и теперь, если она вернется, а Билла там нет… Ким не знала, что тогда делать.
А потом она заметила красный мигающий огонек. Ким никогда раньше не видела, чтобы он мигал красным. Впрочем, она никогда раньше не отключалась на векторе подхода. Дрожащей рукой женщина нажала кнопку. Поток диалога сочился так тихо, что воспринимался лишь на уровне подсознания. Нажатие кнопки увеличило громкость, и, холодея от ужаса, Ким спросила себя, как долго она неслась в пространстве все равно что мертвая с одним только автопилотом, сохраняющим ей жизнь.
– … Проклятие, «Гоблин 4РХ», ты меня слышишь? Я… – Голос на минуту стал слабее, его перебил другой голос. Ким не смогла разобрать, что они говорят, но она узнала тон: сердитый, обеспокоенный, кого-то из начальства. – Нет, у меня нет привычки взрывать всех подряд. Просто она летит на автопилоте, мы введем ее. Нет, опасности нет, я…
– Говорит «Гоблин 4РХ», – быстро сказала Ким, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. Глупая девчонка. Глупая, глупая девчонка! – Простите, у меня проблемы с системой связи. Я не знаю, что случилось. – Она сглотнула внезапно пересохшим горлом. – Я… я прошу прощения.
– Мы тебя слышим, но ты знаешь правила. Боюсь, нам придется настаивать, чтобы твой корабль прошел полный осмотр, прежде чем ты снова сможешь выйти. – Голос звучал укоризненно, но не слишком резко. Когда-то Ким встречалась с человеком, которому принадлежал этот голос. Это было вскоре после того, как она прибыла на Станцию. Ласковый медведь, который признался ей одной пьяной ночью, что ему осточертели цивилизация и жизнь в переполненных ульях, где инопланетные болезни уничтожают целые континенты. Вероятно, в этот раз он перешел на официальный тон, потому что рядом с ним кто-то был. Наверняка кто-то из военных.