– Считаешь, его для этого «заменили»?
– Не знаю, болтают люди разное. Такие места как наше по своему младоумию человечество издревле считает вместилищем древнейшей мудрости, точкой соприкосновения земного и небесного, воспользоваться которым могут лишь избранные. Только ищет их, почему-то, на краю света.
– А на самом деле это обыкновенные ворота в другое измерение, по которому к нам прибывают такие как ты, – заметил начальник станции. – А ведь всё чуть было не вышло из под контроля.
– Вы про этих чудаков с проволочными рамками? Честно говоря, мне их по-человечески жаль: кто в психушке с неизлечимым диагнозом, а большинства так и в живых уже нет.
– Сами виноваты, не будут лезть, куда не нужно. Видел, что с твоей рекламой сделали? – меняя тему, спросил Климович.
– Видел, – вздохнул Рогоза, протянув почти с нежностью: – Вот поймаю их и спущу шкуру.
Вероятно там, на его родине это было в порядке вещей, а единственным наказанием для признанного виновным являлась мучительная смерть. Может быть, поэтому доктор и оказался здесь. Честно говоря, старик, никогда не задумывался каков он на самом деле, этот располагающий к себе зубной врач, пытающийся мерить человеческими мерками. Или что стало с настоящим Рогозой, в чьём теле сейчас обитает инопланетянин? Да его это собственно и не касалось.
– Так что же мне делать со всем этим? – спросил он напоследок, задав, по сути, риторический вопрос.
– Откуда я знаю? Вы Смотритель, Вам и решать, – отвёл печальные глаза Николай Николаевич, и вдруг схватив себя за отвисшую кожу подбородка, с силой дёрнул вниз. Оторванный кусок ставшей ему большой человеческой кожи он со злостью швырнул в мусорное ведро. Рана на месте разрыва не кровоточила, как можно было предположить, а лишь запенилась, словно обработанная перекисью водорода. Доктор вытер шею рукавом халата и глухо бросил в след уходящему гостю: – Разберись с этим Мастер, а то от меня скоро совсем ничего не останется.
Зайдя ещё в три места, ожидая пока загорится зелёный сигнал светофора, Нил Климович смотрел на сидящего у выхода из подземного перехода слепого музыканта, ветерана какой-то войны, с посечённым осколками лицом. Сидя на раскладном стульчике в камуфлированных штанах и бушлате, из под которого выглядывала порядком засаленная тельняшка тот играл на гитаре. Но пел песню не о войне, а что-то из новых веяний:
…взявшись за руки вдвоём
Мы войдём в наш тихий дом
Поборов страх высоты –
Только я и только ты.
А над нами, а над нами
Плывут синие киты
С васильковыми глазами.
Перед музыкантом на куске картона лежала солдатская шапка, в которую прохожие, не останавливаясь, изредка бросали мелочёвку. Блаженны нищие, но видя их каждый раз, начальник станции испытывал душевную неловкость. Он досадовал на себя, когда брезгливо совал несколько рублей в протянутую заскорузлую ладонь и злился, когда не давал ничего. Опустив руки в карманы форменной куртки, Климович искал мелочь, но были только крупные купюры; так ничего и, не дав, он пошёл дальше.
У общественного туалета в городском саду, пустовавшего в это время года, его внимание привлёк неистовый собачий лай. Подойдя ближе, он увидел, как с десяток окрестных дворняжек облаивают забредшего на их территорию крупного лохматого пса, сидевшего на задних лапах между двумя входами, построенными под прямым углом друг к другу. Пёс был явно болен, с расплывшейся шарообразной формой тела, но никак не напуган и в его облике читалась скорее озадаченность, чем страх.
Что-то в виде этого собачьего эндоморфа показалось Смотрителю подозрительным; он слишком долго находился в контакте с разными цивилизациями, чтобы не прислушиваться к внутреннему голосу. Мужичина остановился, разглядывая эту с виду самую обычную псину, но чем дольше смотрел на неё, тем больше убеждался в правоте своих подозрений. Достав из внутреннего кармана с виду обычные солнцезащитные очки, Климыч одел их, и всё встало на свои места. Сердце билось и в такт его по собачей шерсти бежали пульсирующие электромагнитные разряды. Под кожей дворняги проступали контуры чужого тела, сжатого посредством трансформации при переходе портала.