Вдруг давление на грудь рывком ослабевает. Конечно, никакого рывка нет, но облегчение приходит так резко, что ощущается именно так. Теперь ускорение создает только последний из пяти УРМ первой ступени, соответственно, оно в пять раз меньше. На самом деле все равно вдвое больше, чем на Земле, но все равно кажется почти нормальным.
Еще минута — и последний УРМ отделяется тоже, мы летим на третьей ступени из четырех. Отделяется обтекатель: меняется освещение в кабине, через невидимый мне иллюминатор попадает солнечный свет. Значит сейчас отделится третья ступень… да, вот оно!
Ускорение пропадает совсем (во всяком случае, ощутимое ускорение), тело становится легким, пустой желудок подкатывает к горлу. Хорошо, что ни сегодня, ни вчера вечером я ничего не ел, только воды попил.
Белозерова спокойным голосом говорит по рации с ЦУПом, и я вдруг понимаю, что свершилось — мы на орбите.
Скашиваю взгляд, и все-таки вижу краем глаза иллюминатор, но в нем чернота.
Российские космические корабли запускаются по короткой схеме: от старта до стыковки к «Миру» проходит всего три часа со считанными минутами. А потом… а что потом? Не знаю. Потом придется ждать. Не дольше двух дней, сказали мне — заодно организм перестроится на жизнь в невесомости. Потом на связь должен выйти мой транспорт — чей-то частный корабль, который случайно оказался в нашем позабытым всеми богами районе звездной карты.
И уже с ним я отправлюсь на место своей работы — станцию «Узел», что вращается вокруг невидимой с Земли звезды.
Огромное полушарие Земли медленно проворачивается под — или над — нами, неописуемо, невыразимо прекрасное. Секционный иллюминатор Купол дает круговой обзор. Когда-то это окно с большими сложностями доставляли на орбиту для американской половины станции. Потом, когда американцы решили сбросить свою часть МКС в океан, наши его выкупили и соединили со своими модулями — теми, что в итоге стали ядром станции «Мир-2». И я понимаю, зачем была вся эта возня: любоваться на Землю как будто из прозрачного колпака дорогого стоит.
Та самая песня из прошлого века снова приходит на ум. Но по матери я не скучаю. Я стараюсь загнать поглубже сомнения и мандраж.
— Лично я считаю, что это розыгрыш, — говорит Коля, и в душе я абсолютно с ним согласен.
Вообще-то он командир станции «Мир-2», Николай Эльдарович Ахмедов. Старше меня на двадцать лет, с двумя учеными степенями (кандидат химических наук и доктор наук, внезапно, в области литературы). Но сразу попросил называть его Колей, — мол, у них тут принято называть друг друга просто по именам — и отказать я, конечно, не мог.
На станции он мотает уже второй срок и останется еще на один, мы с Белозеровой (Женей) и Батуриным (Русланом) — новое пополнение.
Точнее, эти двое — новое, а меня, по идее, должны отсюда забрать. Кроме Коли, Жени и Руслана на станции еще два космонавта из предыдущей смены: Олег Кирсанов и Нараян Каушик (из Индии, по соглашению). Они также встретили мое прибытие со сдержанным недоверием. Сдержанным — потому что космонавты максимально тактичные и вежливые люди. Иначе в этой консервной банке и недели не продержишься.
— Ладно, розыгрыш, — хмыкает Женя. — Что-то дорогая шуточка выходит. Не то чтобы бы мне было неприятно общество Андрея и его друга…
— Общество его друга тебе приятнее всего, — смеется Батурин.
Белкин, словно в подтверждение его слов, мяукает. Кот чувствует себя в невесомости как дома — даром, что никаких тренировок не проходил.
То есть сначала он явно испугался, его даже стошнило немного. Но потом быстро привык. Похоже, ему нравится — минимум усилий, а какие далекие прыжки получается!
Во всяком случае, акробатике работы в невесомости он обучился быстрее меня.
А уж как он пришелся по душе моим временным коллегам, словами не передать! Особенно ребятам из старой смены, которые торчат на станции уже давно.
«Даже не думал, что у сфинксов такая мягкая шерстка, — сказал командир при первом знакомстве с ним, и был у него тон человека, к которому прилетел тот самый волшебник в голубом вертолете. — Думал, они голые. А они как замша…»
Сейчас Белкин сидит на руках у Нараяна и самозабвенно мурлычет. Я его помню таким довольным только после полутора часов наглаживания станционными неписями. Похоже, мой кот уверен, что попал рай. До этого момента я и не знал, что он настолько общителен.
Надо будет что-нибудь придумать, чтобы его не обманули в лучших чувствах, когда окажемся на станции. Это не виртуальность, там может быть опасно. Вдруг кто-нибудь решит похитить Белкина? Или пнуть? Или угостить чем-нибудь ядовитым?