— Меня удивляет, почему он решил строить свой новый «Орфей» именно здесь?
— А где же еще? Ситуация здесь для этого просто идеальная. А почему об этом не спросить самого Флореста? Из чистого нахальства он может быть и даст тебе прямой ответ на этот вопрос. Ему на всех нас наплевать.
Глауен откинулся на спинку стула.
— Когда я сидел здесь и раздумывал, дремал, как вы сказали, я понял, что у Флореста должна была скопиться огромная сумма денег. Вы, случайно, не знаете где он их хранит?
— Случайно знаю. Они положены на депозит в банке Мирсеи в Соумджиане.
— Я собираюсь возбудить против Флореста гражданское дело. Велика вероятность выиграть этот процесс, особенно, если дело будет рассматриваться верховным судом здесь, на Араминте, что, в принципе, и подпадает под ее юрисдикцию.
— Ха! — воскликнул Бодвин Вук, — Ты унаследовал великое искусство Клаттуков атаковать врага в самом его чувствительном месте! Даже в преддверии гибели Флорест будет испытывать адские муки, если что-то случится с его деньгами.
— Я тоже так думаю. Как мне начать этот процесс?
— Именно сегодня Вильфред Оффоу подготовил все бумаги для наложения ареста на деньги Флореста.
— По крайней мере, эта новость может вывести его из равновесия.
— Несомненно. Когда ты хочешь его допросить? Для этого подходит любое время: у Флореста теперь нет никаких гастролей или турне.
— Сегодня днем меня вполне устроит.
— Я распоряжусь, чтобы Маркус оказал тебе всяческое содействие.
Сразу после обеда Глауен завернулся в плащ и, сгибаясь под порывами ветра, пошел в старую громоздкую тюрьму, которая находилась на другом берегу реки, как раз напротив «Орфея». При входе в тюрьму его обыскал тюремщик Маркус Диффин.
— Не буду извиняться, так как я обыскиваю всех, даже Бодвина Вука, который и отдал это распоряжение. А что это за пакет, позволь мне поинтересоваться?
— В нем вино. Если он мне понадобится, я дам знать.
Глауен вошел в комнату и остановился в дверях. Флорест сидел в деревянном кресле за грубым массивным столом, уставившись на белый цветочек в тонкой голубой вазе. Казалось он рассчитывал, что Глауен увидев его за подобным занятием на цыпочках выйдет из камеры и прикроет за собой дверь. Все возможно, подумал Глауен. Постояв немного в дверях, он тихо сказал:
— Дайте мне знать, когда я смогу прервать на короткое время ваши размышления.
Переведя взгляд на Глауена, Флорест устало покачал головой.
— Говори! Мне ничего не остается, как только слушать. Все мои надежды заключены в самой надежде. Я везде искал надежду, но нашел ее только в виде символа, который заключен в этом маленьком цветочке, таком отважном и миловидном.
— И в самом деле милый цветочек, — согласился Глауен. Он взял стул и уселся за стол напротив Флореста, — Я хочу задать вам несколько вопросов, на которые надеюсь получить ответы.
— Я не в очень хорошем расположении духа. Сомневаюсь, что тебя удовлетворят мои ответы.
— Из чистого любопытства мне бы хотелось узнать как давно вы знакомы с Заа. Я имею в виду, Орден Заа из Поганской точки.
— Имена для меня ничего не значат, — сказал Флорест, — Я был знаком с тысячью разных людей, всех рас и национальностей. Некоторых из них я могу вспомнить, благодаря их натуре, которая выделяла их из ряда других гаеанцев. А другие — как следы на прошлогоднем песке.
— И к какой же категории относится Орден Заа?
— Эта изысканная маленькая классификация скучна и бессмысленна.
— Тогда, возможно, вы мне объясните, почему и каким образом такая умная женщина связалась вдруг с Мономантиками.
— Факты есть факты, на так ли? — холодно усмехнулся Флорест, — События выглядят так, как они происходят на самом деле, и этого вполне достаточно для заключенного.
— А как драматурга вас совершенно не интересуют мотивации поступков?
— Только как драматурга. Страсти, симпатии… этими понятиями неуверенные в себе людишки хотят рационализировать свою грязную перепуганную вселенную.
— Интересная мысль.
— Может быть. Я сказал все, что хотел и теперь ты можешь идти.
Глауен сделал вид, что не расслышал последней фразы.
— Время вполне подходяще, чтобы пропустить стаканчик вина. Полагаю, что вы тоже не откажитесь от этого, все же мы с вами оба обладаем хорошим вкусом.
— И ты надеешься добиться моего расположения такой дешевой тактикой? — высокомерно посмотрел на Глауена Флорест, — Я не хочу твоего вина ни утром, ни вечером.
— Я ожидал, что вы займете такую позицию, — кивнул Глауен, — Поэтому и не взял с собой вина.
— Ба! — проворчал Флорест, — Прекрати этот бессмысленный и занудный лепет. Ты меня что, не слышал? Я разрешил тебе удалится.
— Как хотите. Но я не сказал вам еще главную новость!
— Меня не интересуют никакие новости. Я хочу только одного: в покое и мире дожить свои последние дни.
— Не интересуетесь, даже если эта новость касается вас?
Флорест взглянул на белый цветочек. Он покачал головой и вздохнул.
— Красота и благородство. Прощайте! Прощайте навсегда. Меня против моей воли ввергли в самую гущу вульгарности, — он оглядел Глауена с ног до головы так, как будто только увидел его, — Ну… а почему бы и нет? Мудрый человек, путешествуя по жизненному пути, наслаждается пейзажем с обеих сторон, так как знает, что больше он уже не вернется сюда. Дорога впереди виляет вправо и влево, идет за холмы и теряется вдали, кто знает, куда она приведет?
— Иногда об этом очень легко догадаться, — возразил Глауен, — Например, в вашем случае.
Флорест вскочил и начал нервно ходить из угла в угол, заложив руки за спину. Глауен молча наблюдал за ним. Наконец, Флорест снова вернулся к своему стулу.
— Да, тяжелые времена. Пожалуй, я выпью стаканчик вина.
— Я, пожалуй, тоже, — кивнул Глауен, — Я подготовился к обоим возможным вариантам.
Он подошел к двери и постучал.
— Что вам надо? — заглянул в глазок Маркус.
— Мой пакет.
— Я должен перелить вино в синтетическую фляжку м принести синтетические чашки. Преступникам запрещено пользоваться стеклянной посудой.
— Не называйте меня преступником! — взревел Флорест, — Я драматический артист! Это две большие разницы!
— Как скажите, сэр. Вот ваше вино. Пейте и наслаждайтесь.
— Какой идиот! — продолжал бушевать Флорест, — И все же… какая разница? Мудрый человек радуется каждому мгновению! Налейте свободной рукой мне вина!
— Печальные дела, — вздохнул Глауен, — Ваше заключение вызовет слезы на многих глазах.
— Включая мои собственные. Как вам только не стыдно, так со мной обращаться!
— А как же ваше чудовищное преступление?
— Ерунда! Эти ваши так называемые преступления мелочь: истраченные монетки в достижении большего. Они окончены и забыты. Но теперь… вы только подумайте об этом! Я вынужден танцевать партию в чудовищном балете, который вы называете правосудием… и к чему это приведет? Кто от этого что-то выиграет? Уж определенно не я. Лучше было бы откинуть всю эту дурь в сторону и начать все сначала, как и подобает цивилизованным людям, каковыми мы себя считаем.
— Мне бы надо было бы поинтересоваться мнением моего отца на этот счет… если только я его еще когда-нибудь увижу. Он пропал, вы знаете это?
— Я слышал разговоры на этот счет.
— Что, интересно, с ним случилось. Вы ничего не знаете?
Флорест одним глотком осушил свою чашку.
— А почему я должен вам что-то говорить, даже если бы и знал? Это по вашей милости я сижу здесь и отсчитываю минуты моей несчастной жизни.
— Это еще можно рассматривать как акт милосердия.
— Милосердия, говорите? — Флорест снова наполнил свою чашку из синтетической бутылки, — Это я всю жизнь был щедрым и милосердным! И был ли я за это хоть как-то награжден? Я все еще где-то в конце списка внештатников! А все это время я щедро двумя руками раздавал свою гениальность! Я отдавал свои личные сбережения на новый «Орфей», который сам я, наверное, так и не увижу. Но я все равно буду продолжать щедро давать на него деньги! Это будет мой мемориал, люди во все года будут с восхищением произносить мое имя.
Глауен скептически покачал головой.