— Ну, о, рибойне-шел-ойлем, ов а-рахмим, — пробормотал он на святом языке, чтобы не прерывать молитвы, — ну, о, тфиле бецибер[67].
Вдова не хотела уходить.
— Прочитайте псалмы за моих ласточек, — требовала она, — просите о милосердии для Шимена и Лейви, сыновей вдовы Эстер-Годес…
Только когда раввин обещал ей, что не перестанет молиться, пока хазан и вся община будут читать псалмы, вдова ушла из синагоги, ломая руки и рыдая.
Так как причитания перед орн-койдешем и чтение псалмов общиной не подействовали на столь грозные в элуле Небеса и больным становилось все хуже и хуже, вдова пошла на кладбище за местечком, пала на колени перед могилой своего мужа, и горючие слезы из ее черных глаз хлынули на надгробие.
— Беги к Вратам Милосердия, Биньомин, — закричала она в поросшую травой могилу, — ступай к святым праматерям и подыми их ради наших детей[68].
От могилы мужа она тотчас направилась к могиле старого долинецкого раввина, о котором говорили, что он при жизни был вроде как чудотворцем.
Когда и это не помогло, она достала из комода полотно, которое приготовила сыновьям на свадебное белье, и отдала его на саваны для бедных, а также заплатила Коплу-шамесу два раза по хай (восемнадцать)[69] грошей, чтобы он дал обоим сыновьям новые имена, одному — Хаим, а другому — Алтер[70]. Копл-шамес очень торжественно нарек Шимена и Лейви новыми именами с бимы; к тому же он по всей форме прочел за каждого из них мишебейрех[71], в котором перечислил все богоугодные дела и пожертвования госпожи Эстер-Годес.
Когда и это не подействовало на рассерженные Небеса, а вызванный снова доктор пан Шнядецкий махнул рукой в знак того, что даже он, великий знаток, тоже не знает, что тут можно сделать, вдова увидела, что у нее нет иного средства, кроме как выпросить прощения у деревенского побродяги Фишла Майданикера за великий позор, на который его выставили ее сыновья, за сердечную обиду, которую они ему причинили. Все соседи, и женщины, и мужчины, толпившиеся в комнате больных, были с ней согласны.
— Только это поможет, Эстер-Годес, — подтверждали они. — Нужно привести Фишла Майданикера к постелям больных, чтобы они попросили у него прощения.
Фишла Майданикера не было в Долинце. Он, как всегда, бродил со своим мешком для щетины по деревням и должен был вернуться в местечко только к субботе. Вдова Эстер-Годес не хотела ждать до пятницы, чтобы не было слишком поздно, и стала умолять соседей, чтобы они запрягли лошадей, объехали деревни и, добыв хоть из-под земли вечного ойреха Майданикера, привезли его.
Пелте-портной первым вызвался исполнить ее просьбу.
Кроме того что Пелте всегда был готов взяться за дело, которое избавит его на время от домашнего ига — работы, жены и детей, он хотел сделать что-нибудь для больных братьев, за которых всегда был готов в огонь и в воду. К тому же болезнь дружков и грозный месяц элул нагнала на него немалого страху оттого, что ведь и у него была доля в их прегрешении. И теперь он хотел искупить этот грех, делая доброе дело, за что ему могло проститься содеянное им прежде злое.
— Эстер-Годес, уж я его найду, — обещал он, — пусть мне только дадут лошадь и повозку. А не дадут, я и пешком готов.
Эстер-Годес не пожелала даже говорить с тем, кто приложил руку к прегрешению. Она не захотела принять предложения помощи и от других перелицовщиков. Она только согласилась, чтобы один из них дал свою лошадь и повозку, на которой ездил на ярмарки. Для исполнения заповеди она выбрала в посланцы приличного человека, и к тому же в некотором роде лицо духовное, самого Копла-шамеса.
Копл-шамес охотно согласился выполнить порученное ему доброе дело. Хотя он ехал всего-навсего за скупщиком щетины Майданикером, но чувствовал всю значимость общинного поручения и взобрался на повозку с таким воодушевлением, будто собрался привезти в Долинец нового раввина или пасхальную муку для мацы. Лавочники на рынке и их почтенные жены высыпали с благословениями из дверей своих лавок.
— Дай вам Бог исполнить порученное к добру, реб Копл, — желали они ему.
Никто больше не вспоминал обо всех беспутных и каверзных выходках братьев Шимена и Лейви, которых в шутку прозвали «коленами». Все знали, что они опасно больны, что их жизнь висит на волоске. К тому же не только их мать, вдова, надрывалась пред свитками Торы и простиралась на могилах — вся община соборно читала ради них псалмы в синагоге. Все это сделало их новыми людьми, придало им святости, как будто бы они теперь принадлежали не самим себе, а всей общине. Даже имена «колен», Шимен и Лейви, которые прежде всегда упоминали с презрением, теперь произносили с оттенком благоговения, словно речь и вправду шла о сыновьях праотца Иакова.
68
Традиционно на умерших смотрят как на ходатаев перед Всевышним, поэтому во время болезни членов семьи ходят на кладбище и просят их о помощи. Эстер-Годес просит передать ее мольбу через праматерей, так как они должны больше сочувствовать материнскому горю.
69
Каждая еврейская буква имеет числовое значение. Сумма числовых значений букв данного слова называется гематрией и широко используется в различных комментаторских, мистических и магических практиках. Буквы «хес» и «юд» образуют слово «хай» — «жизнь». Числовое значение буквы «хес» — 8, буквы «юд» — 10, соответственно гематрия слова «жизнь» — 18, поэтому число 18 — символ жизни. Число 18 было широко представлено в различных еврейских магических практиках.
70
Традиционная магическая практика. Тяжело больному ребенку добавляли новое имя, чтобы его не нашел Ангел Смерти. Как правило, этими «добавочными» именами для мальчиков были имена Хаим и Алтер. Имя Хаим от корня «хай» (жизнь) должно было «придать» больному жизни. Имя Алтер (букв, старик,
71
Букв. «Тот, кто благословил…» — название специальной молитвы, произносимой во здравие болящего над свитком Торы во время утреннего богослужения. Эту молитву читают только по заказу родственников больного и перечисляют при этом, сколько заказавший молитву обещал пожертвовать на бедных и общину.