— Давно не чистили, — сказал Сережа и принес из своей коморки молоток. — Опасно потому что, такой шум слышно далеко.
Борис посмотрел в саму трубу и, качая недовольно головой, произнес:
— Смотри, какой нарост сажи на стенках. Труба хоть и широкая, а проход стал меньше в три раза. Да еще целых два колена. Кто ж так делает?
— У нас тут, Борис Валентинович, не слесарная мастерская, — ухмыльнулся смотритель Сережа. — И сварщика с аппаратом вызвать неоткуда. Какая была труба, такую и воткнули.
Борис положил один край железяки на рельс, а другой зажал под мышкой. Сережа принялся обстукивать ее с разных сторон, пытаясь отбить внутри куски черного вещества. Напарник то и дело прокручивал и подставлял под удар новое место, поглядывая между делом по сторонам, не вылезет ли какой зомби-грибник с зомби-корзинкой на резкий металлический звук.
— Пробовали проволоку с тряпкой просовывать, — шмыгнул носом Сережа и вытер его рукавом. — Не сильно помогает.
Закончив работу, напарники вставили трубу на место и закрыли дверь.
— Ну, кочегар, попробуй затопи, — обратился Сережа к Гранту.
Паренек поджег спичкой кусок березовой коры и сунул его под низ. Дым перестал идти в помещение, но огонь разгорался все равно неохотно. Тогда Крантик нагнулся, посмотрел в топку и, надув щеки, как хомяк, со всей силы дунул. Огонь резко вспыхнул и с хлопком обдал лицо мальчика.
— Грант! — вскрикнула Маша, заметив происходящее.
Паренек сидел на корточках, не шевелясь.
— С тобой всё хорошо? — не успокаивалась Мария.
Девушка подошла к мальчишке и повторила свой вопрос:
— Всё нормально? Ну-ка посмотри на меня.
Крантик встал и медленно повернулся. Из влажных глаз молодого кочегара текли слезы, а лицо было сильно опалено. Ресницы и брови полностью сгорели, часть челки обуглилась.
Маша прижала парня к себе и обняла, словно собственного сына.
— Ничего, слышишь, ничего не случилось страшного, — успокаивала Маша. — Ты просто испугался, так бывает. Я бы знаешь как завизжала?
Девушка наклонилась и внимательно осмотрела лицо мальчика.
— Сейчас просто умоемся, и всё. Нигде не болит?
Сережа принес из своей коморки ружье, переломил, вставил два патрона в стволы и закрыл обратно. Встал в центре зала ожидания, повернулся лицом к лежанкам выживших и громко произнес грубым голосом:
— Кто?
В убежище стало тихо.
— Повторяю свой вопрос, — сердито продолжил смотритель. — Если не услышу ответа в течение минуты, будете ночевать сегодня все с покойниками под дождем. Так кто?
Бродяги переглядывались, шептали друг другу на уши, и через несколько секунд одна из женщин сказала:
— Вон тот, что на поросёнка похож, подходил к печи, пока вы трубу чистили.
Мужик, на которого показала рукой женщина, гневно взглянул на нее.
— Что так вылупился? У меня ребенок тут, нам никак нельзя на рельсах спать.
Сережа приставил двустволку ко лбу «свиноголового» и тихо, но внятно спросил: «Зачем?»
— Шутка, обычная шутка, — начал оправдываться мужик. — Ну, плеснул растворителя из шприца, хохмы ради, подумаешь. Скукота же.
— Этот парнишка каждый день и в жару, и в дождь ходит в лес за дровами, чтобы такие, как ты, всегда могли вскипятить воду, сварить еду или просто посушить одежду. Видел такое где-нибудь еще? — продолжил Сережа. — А теперь, хохмы ради, ты сегодня ночуешь на улице. А потом умоляй его о прощении, если решишь вернуться.
Мария подошла к Сереже сзади и тихонько шепнула на ухо:
— Я тобой горжусь.
Глава 25
— Не переживай, сынок, — подбадривал мальчика Карандаш, облизывая металлическую ложку после еды. — Новые брови вырастут получше старых. Как у Брежнева, не меньше. У меня раньше сосед был, парнишка примерно твоего возраста. Как-то раз смотрю, а у него брови фломастером нарисованы. Представляешь, этот чудак решил вымыть голову, и, чтобы побыстрей высохли волосы, стал сушить их над газовой плитой. И смех и грех, брови вспыхнули, не заметил как. Хорошо хоть так всё обошлось. Потом оказалось, что выходить на улицу без бровей парень слишком стеснялся и поначалу рисовал их карандашом, но тот быстро стирался. Тогда и принял решение перейти на фломастеры.
Крантик громко расхохотался, и, когда немного успокоился, с улыбкой на лице произнес:
— Ну и горазд же ты врать, Игорь Маркович.
— Ничего я не вру, вот поживи с мое еще, и не такое увидишь, — Карандаш вышел в открытую дверь станции на перрон и, уставившись вдаль, принялся поглаживать свой живот, набитый горячей похлебкой из странной на вид рыбной консервы.