Альберт Калинов
Станция Кафе Отправление
Станция
Ночь. Комната. По старой штукатурке, повторяя один и тот же маршрут, друг за другом поднимались огоньки. Достигнув потолка, они меняли направление, вытягивались, преображая свои геометрические формы в нечто блёклое, размытое, и исчезали. Через какое-то время на стене появился уже караван из огоньков, и снова он проделывал тот же путь. Причудливая игра света неизменно проецировала происходящее за окном на серую стену.
Саня Понедельников сложил руки под голову, расправил плечи на мягкой подушке и, не считаясь со временем, продолжал наблюдать за представлением.
Завтра его ждала новая жизнь – в чужом пока ещё городе и с полным отсутствием знакомых ему людей. А в этой сталинке, в которую он заселился сегодняшним вечером, ему уже было хорошо.
Саня Понедельников, как истинный философ, рассудил, что огоньки запросто могут скользить даже по обшарпанной штукатурке, главное, им не забираться слишком высоко, туда, где потолок.
Наблюдая за игрой света и тени, Саня и не заметил, как уснул.
Как и положено, настал новый день – первый, отличавшийся от предыдущих. Через большое окно то и дело стали проникать звуки проснувшегося незнакомого города, и Саня открыл глаза. Он поднялся, подошёл к окну и отдёрнул старую занавеску. Свет, будто дождавшись своего часа, мгновенно ворвался и заполнил всю комнату. День обещал быть солнечным и полным надежд.
Одевшись, парень покинул своё убежище и уже собирался выскользнуть в какой-то бесконечно глубокий подъезд, как вдруг услышал адресованное ему:
– Куда пошёл голодным-то?
Так могла бы заговорить с ним родная тётушка, но, как упоминалось ранее, в этом городе у него не было родни и вообще знакомых. Поэтому окликнуть его могла только квартирная хозяйка, с которой они давеча договорились о сдаче комнаты. (К слову, ему досталась комната, что была отделена от двух других длинным коридором.) Владелицей жилплощади, в которой теперь обитал Саня, была старая тётка, маленькая, худая, с непреклонным лицом и цепким взглядом. Пропахшая табачищем (она смолила исключительно папиросы), тётка явно принадлежала к старой гвардии.
Новый жилец, как школьник, застуканный на желании смыться из дома при невыполненных уроках, сразу сдался, он тихонько прикрыл обитую дерматином дверь и побрел назад по тёмному коридору в сторону кухни. Он рассудил, что правильным будет всё же поприветствовать хозяйку.
Оказавшись на кухне, Саня несколько театрально вытянул вперёд шею и кивнул:
– Здрасьте…
– Есть-то будешь? – не поворачиваясь к нему, процедила тётка и, чтобы не выронить изо рта папироску в стоявшую на плите кастрюлю, ещё крепче сцепила жёлтые зубы. Одной рукой при этом она ловко орудовала сковородой, и парень увидел, как из чугунки, подобно эквилибристу, подпрыгнул румяный блин и вновь прилёг на раскалённую поверхность. Ещё немного – и блин снова подскочил, а затем разлёгся уже на тарелке, присоединившись к точно таким же ноздрястым и пышным, сложенным стопкой в ожидании своей очереди.
– Чай там… – движением головы хозяйка показала на эмалированный чайник. – Кружку возьми в буфете.
Новый жилец открыл дверки старого, пережившего не одну эпоху, но всё ещё ладного буфета и заглянул в него. Найдя глазами подходящую для питья железную кружку, он ухмыльнулся, оценив иронию выбора (отсутствие такового). Затем достал кружку и закрыл дверки. Саня, как и положено гостю, несмело уселся на стул, стоявший подле небольшого стола и, вместо того чтобы взяться за поедание блинов, принялся разглядывать буфет. И правда,было на что посмотреть. Закончив с блинами, тётка взяла с подоконника чайник и налила из него в Санину кружку.
– А можно сахару?
Услышав это, хозяйка достала из буфета холщёвый мешочек с вышитой буквой «З» и, развязав, положила его перед гостем. Из-под тряпицы выглянули кубики рафинада. Теперь, когда всё необходимое было на своих местах, Саня свернул блин и бесцеремонно засунул его себе в рот, поднял кружку и глотнул из неё. Его глаза моргнули и заметно округлились, а лицо приобрело тот вид, какой бывает, когда человек впервые знакомится с кухонными пристрастиями племени пумба-юмба.
«Чифирь, что ли?» По его телу пробежала дрожь.
– А воды можно? – глядя на невозмутимую хозяйку, попросил Понедельников.
Тетка достала старый советских времен графин и подлила из него в кружку.
– Кипячёная? – пробормотал Саня.
–Угу…– дрогнула папироска.
Немного подкрепившись, Саня вдруг поймал себя на мысли, что не помнит имени квартирной хозяйки. И это было невежливым с его стороны.