– У тебя есть то, что нужно мне! – сказал он Урре. – Твои владения уже под нашими ногами. Ты видел, как топчут мои буйволы и кони посевы на твоей земле? Всё скоро закончится для вас. Но не с этим я пришёл к тебе, дразня желание твоё убить меня, здесь же и немедля… Дочь свою мне в жёны ты отдашь! Такая тебе плата, а ей судьба. Твои боги уже не сберегли её, и ты, царь, не сможешь защитить.
– Какую же из дочерей взять в жёны ты желаешь? У меня их четырнадцать от жён, а сколько от наложниц, того не знаю я.
– Ту самую, которую с недавних пор ты, отец, держишь взаперти. Скрывая от глаз чужих свой самый ценный клад. Чьи небесные глаза я видел мельком, когда под видом заезжего торговца бывал на празднике, устроенным тобою в честь совершеннолетия Шамирамат. С тех пор забыть её я не могу. Тогда я понял, что это есть то, чего желаю я больше, нежели богатства. Она колдунья у тебя, признайся мне, старик? Людям моим заплатишь выкуп золотом, бронзой и лошадьми, а после мы уйдём. Твоего решения я буду ждать до завтрашней луны!
Суискун ушёл.
Печаль отца была безмерной, но что она в сравнении с тем, что ждало царя, когда воинствующие орды ворвались бы в град его. Ещё оставались земли, не тронутые полчищами с севера. Дочь варвару отдать, обречь её, но не на казнь же. Итак, всё было бы решено. Но вот в чём дело: не знал Суискун тайны, скрытой за высокою стеною, – царевна Шамирамат больна была недугом страшным. Поэтому царь и спрятал её от глаз чужих. Тяжким проклятием на нежной девичьей спине вот уж почти год рос горб.
Урра в тайное укрытие царевны возил со всего света лекарей, знахарей и колдунов. Теперь же было очевидным:никто ей не помог, и молодость её, и прозрачность нежной кожи, и лица притягательные черты не в силах были скрыть тяжёлый груз, что ей давил на спину.
Отец открылся дочери и передал условие Суискуна в точности до слова.
– Что делать мне? Скажи, коль знаешь? Ведь ты, дочь, всегда была не по годам мудра.
– Отец мой,– склонив голову перед родителем своим, отвечала царевна, – так сделай, как требует грабитель. Отдай меня ему и не печалься, покорно приму я участь эту. Я буду успокаивать себя мыслью, что царство устоит и будет жить благодаря горбунье,– улыбалась мудрая Шамирамат.
– Но как же быть с твоим недугом? Что сделает с тобою Суискун, когда увидит верблюжий горб за твоими девичьими плечами? Он не оставит мыслей о разграблении царства.
– Я думаю, он удивится, увидев меня такой, какая я есть.
– Не время мне шутить, мы окружены врагами, и дом мой вот-вот рухнет, как в тот год, когда от гнева богов земля дрожала. Послал я верных мне людей к Евфрату наёмников собрать для защиты царства. Жду гонца, а с ним и весть, что идёт к нам помощь. Но к завтрашней ночи к нам подмога не придёт, будь там хоть колесницы.
Решил царь обмануть врага. Тянуть время. Послал с выкупом богатым дочь свою к Суискуну, но не Шамирамат, а старше её годом Махгину. И прежде научил её выдать себя за младшую сестру.
Обман раскрылся быстро. Суискун готов был убить Махгину, когда к нему пришла Шамирамат. Она вышла тайно за городские стены, чтобы спасти сестру. Одевшись как невеста, девушка спрятала горб под брачным покрывалом.
– О принцесса, я узнаю твоё лицо и наконец вижу перед собой Шамирамат.
– Теперь, завоеватель, бесстрашный Суискун, ты получил, чего желал, смилуйся и отпусти мою сестру, и отступись от стен дома моего, как обещал.
Наутро все шесть племён с богатою добычей отошли от стен и двинулись в сторону Евфрата, но, пройдя полдня, вдруг остановились.
– Почему твои воины остановились здесь? – спросила Суискуна Шамирамат.
– В отце твоём и в тебе я не ошибся. Я получил, чего хотел, то верно. Радость моих глаз, теперь ты моя, но вот тем, с кем я пришёл сюда, выкупа мало. Что проку им от малой доли, когда всё это может им достаться почти даром. Они уже готовы ночью двинуться на штурм. Условие я выполнил, когда отошёл от стен.
– Останови их своею волей, вот выкуп, вот я перед тобою, что же ещё?
– Твоему отцу тебя в условие я выкупа поставил, чтобы во время штурма не досталась в руки соплеменникам моим, как степным волкам. Чтобы по гордости своей не выпила ты яду, остриём кинжала не нарушила ручей жизни, что пульсирует на твоей шее. А в остальном не знал я жалости к другим, то почему же сейчас мне отступиться? Неужто отец твой поверил мне, что, как безумец, я вдруг остановил своих людей перед порогом дома, где нам уготована награда? Лишь пнуть ногой – и двери отворятся пред нами. А пока поставлю я людей своих, чтобы стерегли тебя и днём, и ночью. Я обманул его, но спас тебя, смирись и прими это как дар.