Часто наведывался я в Цхнети и в университетские годы, - то просто погостить у друзей-товарищей, то всласть наиграться в футбол, все-таки этот вид спорта всегда находился в Грузии вне конкуренции. Здесь у "министров" были сооружены неплохие спортплощадки и нас, любителей погонять мяч, не страшили проволочные заборы средней высоты, через которых мы, в случае необходимости, перемахивали, и в это так трудно вериться сейчас. Все - прах, все - тлен.
Удивительными свойствами обладает человеческая память, этот непонятый никем до конца феномен на грани реального и придуманного. Неужели все было? не мертвец, которого понемногу и без опаски съедают непривередливые черви, а полный энергии и жизни, а порой даже внушавший симпатию молодой человек, из года в год втискивался то в набитый пассажирами старенький, пыхтящий на сплошных подъемах автобус, то в маршрутное такси, то, если средства позволяли, в такси обычное - желтоватое, с чашечками по бокам, зеленым огоньком за ветровым стеклом и нещадно щелкающим счетчиком. А ведь так бывало. Бывало и в те времена, когда Цхнети еще был заполнен деревенским ароматом, и в те, когда наступавший большой город окончательно заключил модный дачный поселок в свой грубоватые объятия.
Никогда не было у меня таких идеальных условий для отдыха, раздумий и всяческого рода воспоминаний как сейчас. Здесь, под землей, именно память возлагает на себя функцию времени. Оно, время, как бы сконцентрировалось в малом пространстве и, вместе с тем, осталось бесконечно растянутым. Такая сосредоточенность времени, - это удачно и очень удобно. Время словно сгусток, словно обладающая объемом материальная точка, по ее поверхности можно бродить сколько угодно, никаких границ нет и в помине, а при желании или необходимости можно подняться в "атмосферу", удалиться на любое расстояние от поверхности и рассматривать этот сгусток под любым углом зрения, и тогда в его поле попадают то далекий предок современного человека, идущий с каменным топором в волосатых лапах на другого такого же получеловека-полузверя, то молодые люди со спортивными сумками через плечо, расталкивающие недовольную и медленную очередь на автобус. Можно мгновенно перенестись на двести лет вперед и узнать как разрешило выкарабкавшееся из люльки человечество проблему экологически приемлемого энергоснабжения мегаполисов; потом перевести стрелку часов обратно лет, эдак, тысячи на три, отведать царских лакомств на пиру у ассирийского властителя, воочию убедиться в том, что надсмотрщики не церемонились с голыми, блестящими от пота, надрывающимися в каменоломнях рабами, а миг спустя приземлиться среди рисовых полей какой-нибудь Демократической Кампучии, свободной птицей пропорхать над ее реками и долами, полюбоваться, как людей другие, тоже люди, сбрасывают в водоемы с жирными крокодилами, отметить про себя охотничий блеск в глазах вошедших в раж палачей, и заодно поприсутствовать в здании на Ист-ривер на сессии Генеральной Ассамблеи ООН во время обсуждения кампучийского вопроса и послушать как утонченные дипломаты с наивысшим образованием и изящно повязанными галстуками, с рвением, достойным лучшего применения, защищают самых, пожалуй, отвратительных людоедов двадцатого столетия. Не нужны визы, никто не требует от вас ни заграничных паспортов, ни специальных пропусков; никто не проверяет отпечатков ваших пальцев и не интересуется содержанием вашего досье. Если только вы наделены некоторым воображением, оно, воображение, само стремится материализоваться. И основным элементом этого процесса является, безусловно, память, так как в конечном счете воображение ничто, кроме как множество расцвеченных картинок, извлекаемых из прошлого по прихоти хозяйна и настраивающихся и наслаивающихся друг на друга. Ну а после, в заданную точку пространства-времени, в ваш собственный гроб, всегда можно вернуться, ваше последнее убежище никуда от вас не убежит. Не исключено, что со временем я в еще большей степени осознаю преимущества своего нынешнего положения. Может смерть и есть истинно полноценная жизнь.
Сейчас мне кажется, что прогостил я на матушке-земле вполне достаточно для того, чтобы не превратиться в немощную обузу для близких людей и должен быть благодарен всевышнему за это. И хотя еще совсем недавно, отмеренный мне судьбой срок в семьдесят лет показался бы мне коротковатым, нынче я вполне удовлетворен. Ощущение такое, будто мой уход из жизни, не имея ничего общего с самоубийством, был сознательным актом, совершенным мною в здравом рассудке. Только немного жалею, что в далеком прошлом переживал минуты, когда, стыдно признаться, побаивался скорой и безвременной гибели. Или случайной, нелепой, - что равноценно. Скажем, от меланомы в тридцать два года, от инфаркта в сорок, или в авиакатастрофе в сорок пять. Сколько раз, бывало, напряженно вглядывался в пустячные болячки, беспокоясь не задета ли родинка, или с тревогой вслушивался в равномерный гуд собственного сердца, явственно представляя себе искрошенную атеросклеротическими бляшками стенку кровеносного сосуда. А сколько раз замирало сердце что при взлете, что при посадке, пусть и стыдновато было признаваться себе в такой трусоватости. Пожалуй, без этих, как выяснилось потом, никчемных и беспочвенных страхов легче было бы жить. Хотя, кто его знает, никогда не бываешь уверен в таких делах наверняка. Может подспудная возможность внезапной смерти играла стимулирующую роль, подталкивала к действиям, служила лекарством от лени, гарантировала день сегодняшний.
Почему же я так уверен, что семьдесят лет - вполне достаточный срок? Да потому, что шагая по жизни заново, ступенька за ступенькой, пролет за пролетом, вновь и вновь убеждаюсь, что протекала она по довольно интересному и яркому, если не сказать - бурному, сценарию, при том, что яркость эта была совсем не очевидна. Срок, отпущенный нам природой, можно использовать по-разному. Жизнь чем-то похожа на цветной кинофильм, и если он вызывает интерес, то забываешь о духоте, не обращаешь внимания - до поры до времени - на редкие, но излишне громкие переговоры соседок по креслу, не выходишь из себя из-за случайных покашливаний, а покидая зал не ощущаешь изжоги скрытого недовольства. Скорее наоборот, тобой владеет чувство близкое к счастью. Так и жизнь. Если она была полноценной, - нечего горевать. Как и всем, мне тоже доводилось испытывать кризисы, впадать в отчаяние, совершать обрекавшие меня на зубовный скрежет и бессильные угрызения совести поступки, но никогда в жизни не опускал я преждевременно рук и никогда не приходился жизни пасынком, - хотя последнее, конечно, не вполне моя личная заслуга, предпосылки тому были созданы, надо признать, моими родителями, мир их праху. Жалею только об одном, о том, что так и не удалось приложить руку к созданию культурных ценностей, к тому вечному, что только и ценится в памяти человечества.
Как я только что отмечал, усопший располагает массой свободного времени. И этот океан свободного времени, то есть времени и свободы вместе, поневоле настраивает на философский лад, вынуждает мыслить. Когда-то кто-то выразился так удачно - Вечные Вопросы. Они и взаправду вечны, подобно малым детям вечно требуют ответов и никогда не бывают удовлетворены ими. Они и здесь, в подземной темнице, самые важные и самые главные. Единственное различие, по сути дела, заключается в перемене грамматических времен. От "кто я" до "кем я был", от "как мы живем" до "как мы жили", или даже до "как мы будем жить", потому что по времени здесь путешествуешь как тебе заблагорассудится. И как всегда, как и при жизни, если хочешь подобрать сколь-либо достойный ответ, приходится начинать с самого начала, не забывая при этом, что к вопросам типа "кем же я был", следует относиться с известной долей юмора. Впрочем, человеку с короткой памятью надеется не на что. Память, - это не только мощное оружие, искусно используемое Игроком для победы над действительными и воображаемыми соперниками. Это еще и уникальный щит, противостоящий внешней психологической агрессии и ставящий естественный предел тенденциям, направленным на подавление творческой мысли и уничтожение личности. Это еще и ценнейший исследовательский прибор, прецизионный инструмент, позволяющий изучать окружающий мир. Память - стайер, преследующий тебя всю сознательную жизнь. В определенном смысле справедливо утверждать, что память это - Все. Без нее бесполезны любые знания. Манкурт никогда не сможет поставить перед собой вечные вопросы, не хватит духа. Потому что для этого необходимо заново и беспристрастно оценить свои поступки; оправдаться там, где никто и никогда не требовал никаких оправданий; не позволить осудить себя тогда, когда осуждают все; не опускаться до исповеди, а возвышаться до нее; не бояться правды оставаясь наедине с собой; уметь любить и уметь ненавидеть, и еще уметь вовремя рассмеяться и протянуть руку помощи человеку, потерявшему всякую надежду.