— Марин, расскажи, — просила я, когда, устав за день, мы закрывались на ночь в проводницкой.
Поезд летел, не касаясь рельсов, в окнах сквозь ночь мелькали столбы и полустанки, а Маринка рассказывала о косморитмологии — науке о катастрофах летательных аппаратов.
Казалось бы, зачем двум проводницам рассуждать за чаем с сушками о космических магнитных полях, которые имеют обыкновение внезапно влиять на лётчика. На какого лётчика?.. А на любого! Да так, что он на несколько минут забывает всё, что умел и знал. И неуправляемый самолёт падает носом или брюхом прямо на землю или в океан…
Всего за год я выучила законы косморитмологии назубок… Ритмы, циклы, влияние даты рождения человека на его программу жизни. Ещё косморитмология прогнозирует аварии в конкретных координатах. У неё очень жёсткие законы, а меня всегда со страшной силой тянуло в оккультизм, поэтому я запоминала всё со скоростью студийного магнитофона.
Казалось бы — зачем?
На самом деле это симптоматично.
Рассуждая о неведомом, напрочь забываешь про собственную жизнь. Очень далёкую от астрофизики.
— Марин, давай откроем салон белой магии, — в сотый раз грезила я и вздыхала: — Заработаем… — И повторяла: — Денег… заработаем.
Марина молча трамбовала грязное бельё в мешки и никак не реагировала на мои слова. Она вообще часто молчала. Зато я разговаривала за нас двоих. Говорила-говорила-говорила… И с пассажирами, и с начальником поезда, и с бригадиром проводниц. У нас проводницами командовал совсем молоденький мальчик с трогательным именем Стасик. Племянник начальника одной из станций по пути следования.
Я работаю в этом поезде почти двадцать лет. Согласитесь, это немало. Лучше сказать — я живу этой работой. То, что Марина не задержится здесь, было ясно с первого дня, когда она с улыбкой Мэрилин вошла в мой прокопчённый вагон. И жизнь всё разложила по полкам с точностью ржавых весов на рынке. В итоге она ушла, а я до сих пор трясусь в своём шестом плацкартном… И уходить пока не собираюсь.
Два уйгура в переходе пели заунывное… В городе, который я воспринимала, как свой родной многие лица стали мне хотя бы шапочно знакомы… Этих двоих… я не знала. Я постояла, слушая скрипку, и вытащила мятую десятку, чтобы кинуть в малиновый живот футляра. Уйгур постарше приподнял шляпу и улыбнулся мне. Хотя… нет, всё было не так… Или — так… Я помню, как дождалась мелодию «Семь сорок», после чего вприпрыжку двинулась по переходу к остановке. Меня обогнал толстощёкий инвалид на костылях. Я обескуражено посмотрела ему вслед и помчалась ещё быстрей. Но… так и не догнала. Автобус уже тронулся, и я едва успела втиснуться в визжащие двери. Инвалид сидел на переднем сиденье и дремал. Нет — он подглядывал за мной одним глазом.
Микрорайон Бочечки, до которого предстояло ехать минут двадцать, в эту ночь казался вымершим. Белая луна освещала несколько пятиэтажек и спуск к реке… Возле тумбы с объявлениями лежала и храпела местная достопримечательность Галя Водопьянова. Я не стала её будить. Только прочитала афишу цирка-шапито «Акробаты братья Лошкины» и уже стала отходить, как услышала:
— Свет, привет! — Это проснулась Галина.
— Гала, — наклонилась я, — вставай, придатки застудишь.
Гала прокашлялась и стала карабкаться по тумбе, чтобы встать.
Я кивнула и быстро пошла к своему дому на самом краю обрыва. Сзади кто-то быстро шёл, щёлкая костяшками пальцев, но я не стала оборачиваться, мне осталось идти… всего минуту…
Уже полминуты…
И — чернота…
Я очнулась… Входная дверь малогабаритки была распахнута, и по комнате гулял ветер. Ключей нигде не было видно, утром я нашла их на полу у самых дверей. Деньги, отложенные на новый телевизор, лежали под скатертью, а кошелёк из кармана исчез. Там была всего тысяча с мелочью.
Я подошла к зеркалу и взглянула на себя. На макушку у меня была нахлобучена какая-то страшная чёрная шапка, от которой несло чужим потом. Я с отвращением сдёрнула её и повертела в руках. Чья-то зимняя вигоневая шапка, мужская к тому же. Я кинула её под ноги и наступила. Мне стало страшно.
Что-то случилось.
Пока я шла от остановки.
Но я не помнила — что?
У меня не было ран, я ощупала руками голову. На лице не было ссадин. На теле — синяков. Но я чувствовала себя избитой… Да, так и было.
Прошла неделя. Я ничего не помнила про ту ночь, но ведь что-то произошло. Я побывала в чьих-то руках…