– Но я ее ни разу еще не слушал!
– Я тоже, а ведь я в съемочной группе как-никак! Да ты фанат, как я погляжу!
– Да. Ну и что?
Отец расхохотался.
– Так сколько раз, говоришь, ты смотрел?
– Не надо, папа.
– Ха-ха! Валяй! Мне интересно знать!
Я замялся.
– Какую из серий?
– Весь фильм, от начала до конца. Сколько раз?
– Не помню.
– Десять?
Я пожал плечами.
– Двадцать?
– Где-то так.
– Ого! – изумился он. – А теперь еще и книгу слушать хочешь. Одна и та же история, как тебе не надоест?
– Одно дело фильм, другое – книга. (Он будто ждал от меня этих слов.) А текст читает Мэксин Лэдлоу – значит, не совсем одно и то же.
– Ага, понял. – Он внимательно смотрел на меня. – Ты сражен в самое сердце!
– Я просто люблю во все вникать, что тут такого?
– Ничего, – отозвался отец. – Но иногда слишком много узнать значит все погубить, разве нет? Бывает, слушаешь песню и думаешь: “Ого! Вот черти, умеют душу наизнанку вывернуть!” А потом слышишь интервью – и бац, песня-то, оказывается, о том, как они под кайфом после ЛСД!
– Что такое ЛСД?
– То, о чем тебе не надо… Ладно, забудь, – отмахнулся отец. – Так и быть, твоя взяла, слушаем первую часть, раз уж тебе так неймется. Но только первую, а то меня стошнит. – Дождавшись просвета в потоке машин, он вырулил на шоссе. – Не понимаю, чем так хороши аудиокниги. Кто-то нудит и нудит над ухом. Лучше приложить фантазию, самому придумывать голоса. – Он снова глянул на коробку: – Сколько же там кассет?
– Четыре.
– Охереть! Это же на несколько часов!
– Опять ты, папа, ругаешься!
– Да ну тебя, это разве ругательство?
– Да. Как “черт возьми”, и “дерьмо”, и “ублюдок”.
– Что?! – Он загоготал. – Кто это тебе сказал? Бред какой!
– Мама говорит, “дерьмо” – грубое слово. А “черт подери” хоть и не совсем ругательство, но все равно плохо.
– А-а, – протянул он с придыханием, подчеркнуто театрально. – Что ж, мама твоя очень хороший человек, но почти всегда не права. Видел ее фонотеку? Там ты и найдешь два самых неприличных слова в нашем языке: “Симпли Ред”.
Я молча слушал его смех, пока на нашу полосу не попытался втиснуться грузовик, не мигнув поворотником.
– Глянь-ка на этого дебила! – Отец надавил на клаксон. Когда мы обгоняли грузовик, отец набычился и гневно сверкнул глазами на водителя в кабине. – Мудак, – буркнул он.
– Можно я кассету поставлю? – спросил я.
Отец еле слышно досадливо вздохнул.
– Ага, давай. Только в карту смотри, не отлынивай, мне без штурмана никуда.
Рисунок на коробке был занятный, набросок цветными мелками – стройный женский силуэт на фоне чащи. А сверху – четкие красные буквы:
ТЕПЕРЬ – ЗНАМЕНИТЫЙ СЕРИАЛ НА АЙ-ТИ-ВИ
Четыре кассеты лежали в пластиковой коробке так плотно, что первая скрипнула, когда я ее доставал. Я со щелчком вставил ее в магнитофон и стал ждать. Вот она, премьера! Кассету я приберегал для нашего путешествия, а теперь почему-то испугался: вдруг она не оправдает надежд и только разочарует меня?
– Прибавь-ка звук, – посоветовал отец. – Динамик с моей стороны.
Раздались щелчки, а потом хрипловатый голос, знакомый, но иной, звонче, чем по телевизору. Нездешний акцент был намного мягче, почти незаметен, и каждому слову она придавала вес, как на сцене. “«Кудесница: начало», – сказала она. Долгая пауза. – Роман. Агнес Мозур. – Снова длинная пауза. – Читает Мэксин Лэдлоу”.
– Ну и ну! – удивился отец. – В жизни она так слова не растягивает.
– Не верится, что вы и вправду знакомы!
– А как же! – Он многозначительно умолк. – Она на самом деле душа-человек, Мэксин. Пошутить любит. Сам увидишь.
“Глава первая”, – раздался голос Мэксин Лэдлоу.
– Я не говорю, конечно, что мы с ней задушевные друзья, ты не подумай…
“Землянка”.
– Вежливо киваем друг другу в буфете, только и всего.
“Ясным холодным днем на исходе октября явилась Кудесница…”
– Но кто я, она точно знает.
– Ш-ш-ш… – шепнул я. – Из-за тебя не слышно.
– Да, прости. Отмотай назад.
Последние безмятежные минуты моей жизни протекли на участке трассы А1 между Колстервортом и Спротброу – ничем не примечательном, как и все британские дороги. Заурядная полоса асфальта между северным Линкольнширом и южным Йоркширом – на скорости семьдесят миль в час по ней несешься будто под наркозом, до того она однообразна. Но когда я вспоминаю этот отрезок пути, то оказывается, что неяркие пейзажи засели в памяти навсегда. Думаю, всему виной несбывшиеся желания. Если бы я мог перевести часы назад, в любую точку, то выбрал бы тот час в машине, по дороге в Спротброу, под тягучий, напевный голос Мэксин Лэдлоу. Знаю, что я сделал бы по-другому. Сказал бы отцу, что он мне дороже любого сериала. Дал бы понять, что уважаю его, а его успехи и мнение других тут ни при чем. Сказал бы – главное, что он взял меня с собой в Лидс, и за это я им восхищаюсь, и неважно, что мы там увидим. Заверил бы, что не надо мне ничего доказывать, – пусть бы и покривил душой.