есколько тёток из города тебя подкармливают, а мы позволяем попрошайничать - это всё милосердие, на которое ты можешь рассчитывать в этом гнилом городишке. - Что же мне делать? - прошептала девушка, сглатывая душащие ее слезы. - Знаешь, мне было бы веселее с тобой разговаривать, не задавай ты каждый день одни и те же вопросы, - издевательски заметил голос, - Если тебя отсюда выгонят, ты либо окажешься в желудке у одной из шастающих по ночам тварей, либо в психушку, что, в общем-то, равнозначно. С тех пор, как Мастерам выдали врачебные лицензии, в этом городе лучше не болеть, совсем. - В психушку? - тупо переспросила Стикс, вспоминая постскриптум от неведомой себя. - Там тебя гарантированно разберут на запчасти, детка. По-моему, лучше уж выйти у кадавра из заднего прохода, чем быть энтим самым проходом, ну ты понимаешь. В голове у девушки вновь что-то щелкнуло, и она почувствовала глубокий, беспричинный гнев. - Сука, пентюх вонючий, только и можешь, что языком трепать, помоги мне, слышишь, скажи мне, куда идти, я же ничего не знаю! - Таким вот образом заканчиваются все наши разговоры, - цинично заметил охранник, - Постарайся не попасть под рельсы, тебе с них уже вытаскивали. И он прервал связь. В какой-то момент Стикс догадалась подняться к противоположному выходу из метро, где обнаружила будку с выпечкой, чья владелица, похоже, знала девушку в лицо. На те несколько медяков, что оставались в ее карманах, бродяжка купила себе поесть, но черствая булка с тонкой прослойкой зловонного сыра только усилила внезапно проснувшийся голод. Последовав «совету» охранника, Стикс подобрала одну из разбросанных по вестибюлю картонок и села у эскалатора, низко склонив голову. День близился к полудню, и человеческий поток немного усилился, но мало кто обращал внимание на попрошайку. Изредка до девушки доносился звон мелочи, которую кидали к ее ногам, но телом и мыслями она вновь впала в глубочайшую прострацию. Она не думала в привычном понимании этого слова, а просто существовала где-то в прослойке между миром вещей и тонким миром. Ей удалось обрести контроль над собственным телом лишь после того, как какой-то оборванец, на вид не лучше нее, прошипел нечто омерзительно гнусное и смачно харкнул ей прямо на голову. Ощущая жуткое жжение в груди, Стикс взвилась и покрыла подонка отборным матом, периодически тыкая его кулаком в грудь. Не ожидавший такого отпора бродяга испуганно скатился вниз по эскалатору, а девушка уселась обратно на свое место, тщетно пытаясь оттереть плевок с грязных волос. Разбитые цифровые часы над входом в депо показывали четыре часа пополудни, когда Стикс наконец наскребла денег на что-то мясное. От сердобольной продавщицы она получила бесплатный стаканчик дрянного кофе в придачу к лепешке с разваливающимся, скользким фаршем. Пока она жадно ела прямо у ларька, всасывая мясной сок, бесконечные прохожие обходили ее далеко стороной. Наверное, пахло от нее омерзительно, да и внешне она представляла собой зрелище малоприятное, но в Стикс было на это решительно наплевать. Гром грянул внезапно: когда девушка, не зная, чем себя занять, ловила и читала обрывки газет, сумасшедшими мотыльками носящиеся по продуваемому метро. Один из серолицых, ко всему безразличных охранников с заросшим шерстью носом, сообщил ей, что метро закрывается и без лишних слов потащил девушку к выходу. Пока она привычно крыла исполнителя бесчисленными ругательствами, ее мягкий, сломленный разум бесплодно искал ответы в подавленной болезнью памяти. Каждый ли раз ее вот так выволакивали за дверь? Или до этого ей всегда удавалось спрятаться в темных служебных помещениях, и там пережидать ночь? Конечно, ночное метро обещало быть местом пугающим, но неведомый мир снаружи внушал ей еще больший ужас. Когда впереди показались выломанные турникеты и дверь, состоящая из пустых железных рам, Стикс уже билась в припадке панического страха, извиваясь в плотно обхвативших ее руках. От злобно ругавшегося на нее мужчины исходил затхлый, но привычный запах метро, обещавший тепло и безопасность. Снаружи веяло холодом, и было темно; разум девушки, отброшенный куда-то в глубины младенчества, отказывался принимать ужасающую действительность. Когда ее выбросили наружу, проводив крепким пинком под ребра, Стикс свернулась калачиком и завыла: протяжно и громко, робко прислушиваясь, не откроется ли дверь снова. Сумерки, подобно невидимым врагам, глумливо собирались у нее над головой. Стремительно холодало, мертвые фонари и не думали зажигаться, и лишь буква «М» на столбе слабо алела, напоминая шейный срез отрубленной головы, насаженной на кол... Окончательно продрогнув, Стикс побрела к ближайшему зданию: двухэтажному деревянному бараку, бормоча себе что-то под нос, и уже не удерживая собственный слабый разум на пороге охватывавшего ее безумия... Оказалось, что весь район был застроен этими хлипкими деревянными домиками. На верхних этажах некоторых из них горел электрический свет, а от некоторых остались лишь горелые каркасы. Стикс осторожно, по стеночке, перемещалась по узким улицам, опасаясь встречи с живым существом и одновременно жаждя, чтобы кто-нибудь нашел ее и спас от этого кошмара. Переходя заросшую ломкой, мертвой травой дорогу, Стикс почти нос к носу столкнулась с толпой пьяных, угрюмо-веселых малолеток, которые тут же принялись свистеть и выкрикивать непристойности в ее сторону. Издалека казалось, что в их тупых, автоматизированных глазах не было зрачков, а все они покрыты отражавшими скупой лунный свет бельмами. Почти теряя сознание от страха, девушка метнулась обратно во двор, из которого вышла, и юркнула в один из заброшенных, изъеденных червем и короедом домов. Не останавливаясь, она пробежала пару комнатушек, служивших, верно, когда-то квартирами и притихла в темном углу одной из них. Там она и затаилась, вслушиваясь в тишину сонливых улиц. Когда страх отступил настолько, что Стикс вновь смогла контролировать свои действия, она осмотрела помещение, освещенное скудным светом окна напротив. Оно оказалось по-спартански обставлено: одинокая тумбочка, несколько слоев мочала в углу, повсюду были разбросаны полуистлевшие упаковки из-под дешевой лапши. Очевидно, здесь кто-то жил, и девушка не горела желанием встретиться с хозяином лицом к лицу. Девушка уже направлялась к выходу, когда в прихожей раздался гулкий стук чей-то обуви по деревянному полу. Заметавшись в темном, незнакомом ей доме, опасаясь, что в неизвестных ей комнатах найдется что-то пострашнее человека, Стикс замерла в центре чужого жилища и огромными глазами уставилась на дверной проем. К ней медленно приближалась угадывающаяся в темноте человеческая фигура... Заметив пришелицу, незнакомец остановился и направил ей в лицо узенький луч синего света, исходящего, похоже, из дешевого брелока. - Заблудилась, дитя? - донесся до Стикс женский голос. Он мог бы быть почти материнским, если б не угадывавшиеся в нем нотки тщательно сдерживаемого сладострастия. - Не бойся, я не дам тебя в обиду. Можешь переночевать у меня, а утром отправиться восвояси. Девушка не нашла в себе сил отказать и, кивнув, опустилась на пол в «своем» углу, не сводя с хозяйки настороженного взгляда. Та, пошерудив немного в тумбе, извлекла канделябр и вставила в огромный сальный огарок, торчавший в нем, желтую, тоненькую свечу. Когда она запалила огонь, Стикс с трудом удержалась от крика ужаса: правый глаз незнакомки напоминал треснувшее при варке яйцо: вокруг него вздувалась синюшная опухоль и свисали пузырящиеся лохмотья вытекшего белка. - Красавица, да? - усмехнулась она, обнажив пораженные гнилью зубы, - Вот, что делает с тобой этот город. Иссушает, обращая в пыль, с рождения обрекает на погребение заживо... Остается воровать церковные свечи и питаться ими же, когда догорят. До чего же мы докатились, сестрица... - Она сокрушенно покачала головой, и Стикс, не в силах больше сдерживаться, расплакалась, швыркая и хлюпая носом. Женщина продолжила, будто не замечая этого: - Вот знаю же, что давеча в углу шебуршались не крысы, что валить надо из поганого этого места... «Новоанглийская» - это все брехня, местные его называли «Старые спички», по-ихнему, по-англицки. А ныне мы как в Вавилоне, безбожном граде, все бормочем на одной тарабарщине. Калека мелко перекрестилась. - А «Старые спички» потому что все халупы эти-то деревянные, так они еще и старые баки из-под бензина сюда привозили сбрасывать. Одна искра, и рванет все к такой-то матери... Девушка опасливо покосилась на неровный свет восковой свечки. - А меня зовут Стикс, - хрипло заговорила она, - Только все равно это мало что значит. - Отчего ж, - тетка уставилась на нее мертвым взглядом, - Стикс - река, дарующая беспамятство, забвение... злая река. - Дело скорее в названии станции, - возразила ей девушка, - Старые спички - Old firesticks, как раз по последнему слогу. - Дело в не том, отчего что пошло, - назидательно заявила хозяйка, - А как это понимать. А понимать уж можно как хочешь. Бродяжка ей не ответила; ее сморил беспокойный, изнурительный сон. Стикс проснулась за несколько часов до рассвета, от страшных, противоестественных звуков. Она с ужасом вслушивалась в хруст, бульканье, чавканье и молилась про себя, чтобы это был сон, наваждение измученного, больного мозга. Отважившись приоткрыть глаза, она чуть не потеряла сознание от глубочайшего, кромешного ст