Она спала, а Э охранял светлые сны хозяйки от теней, прогоняя их мелодичными сочетаниями семи нот. Управляющий Разум Лазарета учился писать музыку...
— Капельку, — взмолилась Татьяна, — нет правда, Ту-Роп, капельку из этой самой каппы. И я буду чувствовать себя человеком!
Ту подозрительно оглядел её.
— Интересно, кем вы ощущаете себя сейчас, Лу-Танни?
Она задумалась. После пробуждения чувствовала себя отдохнувшей, однако нервная энергия буквально сжимала внутренности. Сознание, подстёгнутое последними событиями, вольно и невольно полученными уроками, ширилось, захватывало новые территории пространства и колебания той тонкой материи, которой проросло мироздание. Казалось, сосредоточься чуть — и достучишься до любого крелла в галактике, увидишь любую точку в Потоке, а уйдя чуть глубже — минуешь и само время, чтобы оказаться... где?
На миг предстала перед глазами мерцающая тягучая пелена, накрывшая полнеба. Она то дрожала стрелой флюгера на ветру, то колыхалась тюлевой занавеской на сквозняке, то ворочалась сама в себе плавно и неспешно, освещая вечную черноту космоса блеклым сиянием... Ответ пришел из молчания, окружающего её. Через кордоны Ассоциации, через расстояние... Криз-Зон три.
Татьяна закрыла и открыла глаза. Как привыкнуть к тому, что из песчинки мироздания ты превратилась в песочные часы, отсчитывающие мгновения континуума? Никак. Каппа!
Она посмотрела на ту с такой мольбой, что тот, более не споря, махнул рукой, подзывая хозяина.
— Одну треть того, что вы пили в прошлый раз! — сердито сказал ей ту, когда тот принял заказ. — И не говорите Ларрилу. Он убьёт меня, если узнает!
Татьяна благодарно коснулась мохнатого плеча.
— Никогда! Никому! Но сегодня... мне, правда, это нужно!
Поскольку после обеда было решено пойти в оранжерею, Бима пришлось оставить в Квиллиниуме. Вряд ли псу понравилось бы подключение ти-рейтера или маски — а Ту-Роп непременно желал показать Татьяне небольшой закоулок, где были воспроизведены условия его родной планеты.
— Там мало кто бывает, — сказал он Татьяне, когда после обеда они направились к гравиплатформе, ведущей вниз, к оранжерее. — Сактусы не любят движения, поэтому уголок с природой Майрами спрятан от лишних глаз. Но он есть, потому что ту, которых не мало на станции, любят приходить туда иногда и думать о Туманном Айсберге.
— Думать о Туманном Айсберге — это молиться? — уточнила Татьяна на всякий случай.
Ту-Роп подкинул с ладони Та-Ту-Ропа, чтобы полетел впереди, улыбнулся уголком губ.
— Ту не говорят «молиться». Ту говорят «размышлять о начале и о конце так, чтобы во втором не довелось жалеть о первом».
— Ох... — только и смогла выдавить она, потрясённая глубиной фразы.
— Простор Майрами, — покачал голову ту, — наводит на мысли о вечности и о том, какими мы предстанем перед ней.
— Я бы хотела увидеть ваш родной мир, Ту-Роп, — тихо сказала Татьяна Викторовна.
Вспомнилось, как пригрезились однажды белоснежные просторы, залитые жёстким, слепящим светом. Будто Татьяна стояла на пороге из чёрного — в белое, застыв в проёме и не решаясь ступить в снег.
Зашипевшие створки спугнули видение. Татьяна обеспокоенно поглядела на тампов, сразу же прилепившихся к вторым дверям, ведущим непосредственно в оранжерею.
Ту взял недоумевающую Татьяну за руку, поколдовал над её туммером. Воздух стал плотнее, изображение чуть размазалось.
— Защитная сфера, — пояснил ту. — Мы прогуляемся по большей части оранжереи. А в нашем уголке будет холодно.