Во время своего единственного выхода в открытый космос Татьяна испытала чувство невесомости, но тогда она была ограничена толстым, нелепым скафандром. А сейчас ничто не сковывало движений — и пространство лишилось характеристик. Исчезли высота и ширина, глубина под ногами, ощущение стен и перегородок.
Ларрил развернул Татьяну лицом к себе, заговорил негромко:
— Завтра прибудет ганноган, и мой покой кончится, так же, как и моё свободное время. Сегодня последняя ночь, которая принадлежит нам двоим. Я хочу, чтобы ты увидела Притяжение. Не просто почувствовала! Смотри на меня, Лу-Танни! Смотри, не отрываясь...
И она смотрела. Широко раскрыв глаза ловила мерцание его зрачков темнотой своих, и вдруг почувствовала, как поднимаются волоски на руках и вдоль позвоночника, как бегут мурашки по коже. Возможно, ей показалось, но вокруг проангела воздух начал едва уловимо светиться. Это холодное голубоватое пламя перекинулось с его рук на её, поднялось к плечам, затопило грудь, шею... И чем больше оно охватывало Татьяну, тем сильнее она ощущала, как они оба — она и Ларрил — сближаются друг с другом, не делая ни одного движения для этого, но стягиваемые непонятной силой, противостоять которой было невозможно. Уже через несколько секунд она уткнулась лицом в грудь проангела. Казалось, ещё немного, и Притяжение сплющит их друг с другом, сомнёт в единую плоть, слепит в комок единого сердца в пустоте космоса. Теперь Татьяна поняла, как работал Дар Граэля — против этого нельзя было устоять, ему невозможно было не подчиниться. Двое более не принадлежали себе самим. Безжалостные руки судьбы сводили их, заставляя не выпускать друг друга из объятий.
Совершенно машинально, какой-то отдельной, отстранённой частью сознания Татьяна анализировала происходящее. Анатомически разные сердца сбились и перешли на одинаковый ритм. Кажется, даже дыхание стало единым, и зрение. Во всяком случае, она заметила, как слегка сдвинулись и изменились световые спектры, окружающие звёзды. И, осознав это, прикрыла веки и замерла, растворяясь в другом существе... нет, в другом человеке, ибо и Ларрил перенял от неё часть чего-то, что отныне было у них общим.
И вдруг, словно игла Граэля вошла в сердце — Татьяна Викторовна ощутила физически, кончиками пальцев, напряжением тела, как истекают минуты, отведённые проангелу и ей на то, чтобы быть вместе. Время сгорало — осыпалось пеплом, уходило водой, гасло, как звёзды, одна за одной. Молчаливо, неумолимо... безжалостно. Будто холодный сквозняк подул. Ей на мгновение стало страшно, совсем как в ночь перед похоронами Артёма, когда одиночество уже приняло её в свои стылые объятия, но разум отчаянно отказывался понимать неизбежность смерти.
Ларрил, видимо, что-то почувствовал, потому что вдруг оторвал Татьяну от себя, вздёрнул вверх, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Его зрачки были расширены и темны, словно пустота космоса, потерявшего звёзды, заполнила их от верха и до донца. «Мёртвые небесные тела...» — вдруг вспомнились Татьяне Викторовне слова Учителя и, неожиданно для себя, она расплакалась, уткнувшись лицом в шею проангелу.
— Тише, тише... — шептал он ей на ухо, укачивая в сильных руках, обнимая крыльями. — Что бы не случилось, Танни, я буду дышать тобой. Ты — мой воздух, сила моих крыльев! Ты — моё Притяжение! Я знаю, Граэль коснулся и тебя сейчас. Я слышу его холодное дыхание у себя за спиной. Но где бы я ни оказался — я вернусь к тебе, Танни. Куда бы судьба не забросила тебя — я найду тебя, воздух мой! Не плачь...
И он тихо касался горячими губами её глаз, скул, губ — стирая слёзы, заставляя улыбнуться, а звёзды водили беззвучные хороводы вокруг, безуспешно пытаясь разогнать сгущающее ощущение непоправимого.
На рассвете, остановившись у двери в смотровую и склонившись к Татьяне, Ларрил прошептал:
— Прошу тебя, сейчас иди в Квиллиниум и поспи. Я был жесток сегодня, не дав тебе ни минуты сна!..
Татьяна коротко взглянула на него враз потемневшими глазами и по его расширившимся зрачкам поняла, что он услышал её безмолвное: «Ты подарил мне Притяжение...».
Болтающий без умолку Ту-Роп проводил её в жилой сектор и застыл за его дверями живым воплощением силы Ассоциации.
Татьяна приласкала и покормила Бима, поймала радостно левитирующего вокруг Шуню, сунула его под подушку, и, как и была в одежде, рухнула на кровать. И почти мгновенно оказалась на уже знакомой асфальтовой дорожке, усыпанной осенними листьями. Впереди и чуть правее, в неверном круге света, сидела серафида. Упираясь передними лапами в землю, покачивалась и пела — но не громко и объёмно, как уже много раз слышала Татьяна, а тихо. Будто мурлыкала гигантская, разморенная теплом кошка.