«Этот образ странного, чужого мне мира со светящимся предметом на длинном столбе знаком тебе, Лу-Танни?» — зазвучал голос Певуньи в сознании Татьяны Викторовны.
Неспешно приближаясь к серафиде, Татьяна кивнула. Окружающий сон нынче был лишён угрозы, хотя громоздкая фигура Крагге застыла в круге света под фонарем почти как та, внушающая ужас тварь, до которой Татьяна в своих снах никак не могла дойти.
«Это — протока, через которую в воду сознания можно запустить яд, убивающий мысли. Раньше она была шире. Но главное слово так и не было произнесено, и ты оказалась сильнее, чем думали наславшие морок. Протока была рекой, а стала иссохшим руслом, которое есть в сознании каждого из нас. Крелл научил тебя закрывать её? Укутывать в Вечности?»
Татьяна подошла совсем близко. Остановилась на границе света и тьмы, заложив руки за спину.
— Вы тоже будете пугать меня, как это делал он?
Серафида, не прекращая урчать, лукаво улыбнулась.
«Он делал это для твоего же блага, дитя! Не знающий о подводном течении рискует попасть в него и быть разбитым о камни! Но я не буду пугать тебя. Я хочу проститься, ибо пока длится твой сон, мой каури отшвартовывается от М-63. Я не воспользуюсь вратами — они все закрыты из-за прибытия гоков. Я отправлюсь в сектор Дох, не заходя в Поток...».
— В сектор Дох? — воскликнула Татьяна.
«Смерть умеет петь, — печально сказала серафида. — Но там, где она ступает, ломая всё на своем пути, мелодия слышна не так, как в тех мирах, где царят пустота и тишина жизни, рассыпавшейся пылью!»
Она говорила, а перед глазами Татьяны вставали искорёженные бесшумной смертью тела сатианетов, виденные в сенсорере Тсалита.
«Смотри глубже, дитя, ищи в придонных потоках... смотри глубже...».
Зрение сузилось, став иголочным ушком, сквозь которое сознание ухнуло в уже знакомую бездну. Вокруг Татьяны Викторовны в абсолютном мраке пульсировали некие огромные тёплые образования, которые она затруднилась бы классифицировать. Они были молчаливы и чужды, отстранённы, но тем не менее, живы. Тонкие, едва светящиеся ленты тянулись от одного образования к другому, сплетались, порождая завихрения чёрного вещества. Потянувшись разумом за одной из таких лент, Татьяна неожиданно осознала себя зависшей в атмосфере неизвестной ей планеты. Внизу расстилался гигантский, ослепительно сверкающий поднос планетарного диска, словно фарфоровыми чашками уставленный белыми скалами и украшенный странными, лихо закрученными торосами, похожими на декоративно свернутые салфетки. Жемчужная облачная дымка едва заметно дрожала, воздух был прозрачен и казался замерзшим. Там, внизу, было холодно для человека с планеты Земля. Холодно и слишком тихо. Лишь ветер иногда проносился воющим зверем, взмётывая снежную пыль и теряясь в ответвлениях кегатов.
«Майрами Мак рек» — словно из ниоткуда возникло название. Туманный Айсберг сектора Пу.
Парадоксально, но Татьяна не могла чётко формулировать мысли, оказавшись в состоянии чистого сознания. Лишь ощущала наитием, что имя для планеты, хоть и стало родным, но будто лежит тонкой коркой льда на поверхности водоёма, глубины которого не ведает никто. Там, в придонных потоках, то ли живёт, то ли спит, то ли существует, а то ли пребывает чуждый, древний, непонятный и непознанный Разум. Тот самый, что касается других подобных призрачными лентами информационных полей, любое из которых можно потянуть на себя, словно нитку от свитера, чтобы укутаться в тёплый защитный кокон...
Сознания Татьяны коснулся мгновенный отблеск кристалиновых зрачков. С недавних пор этот свет воспринимался ей «красным» сигналом светофора. Неожиданно она со всей ясностью вспомнила момент собственной смерти, и голос Чреше, звучавший внутри и вокруг: «В этот сектор вам ещё рано, Лу-Танни!». В этот раз стайя молчал. Но Татьяна немного научилась его понимать и, отвернувшись от той бездны, в которую в очередной раз заглянула, с тоской посмотрела на сверкающий, как рождественская игрушка, мир под ногами. Её необъяснимо тянуло вниз — в ледяные просторы. Вдохнуть морозный воздух, забыть о линии горизонта, на которой земля превращается в небо. Ощутить свободу и простор. Как там говорил Ту-Роп? «Если вы когда-нибудь будете на Майрами, вдохнёте одиночество полной грудью и поймёте, что истинная свобода разума наступает только, когда он один!» Сказывалась ли жизнь в ограниченном пространстве космических станций или просто тоска по земле под ногами? Или это был чей-то голос — ищущий, зовущий. Её?..