И теперь мы с Викой бежим в одном направлении, но разными путями. Ей непременно все сойдет с рук, а отвечать перед судьбой выпадет конечно мне, как самому удачливому. Как глупо. Лучше кошек кормить. И смотреть на мир с тихой грустью как на меланхоличное кино. А чтица снова вернулась к своему «Постороннему». Девочка, если ты умеешь читать чужие мысли, то возьми себе бродяжку дворовую и будь покойна, можно даже собачку. Мир хоть и бывает интересным, но все же больше не дружелюбный, как твоя книга.
На информационном табло двигалась точка от станции к станции. Я тоже точка, мишень в окуляре прицела для того, кому отдан приказ. И рука стрелка не дрогнет. Но у меня еще есть время. Еще в несколько станций. И каждая из них как маленькая жизнь. А если хищники всегда были рядом и шли по пятам. Может для них охота – как игра. Ведь шансов выжить для жертвы нет, добыча будет добыта. А медлят они лишь для продления своего удовольствия. И эта догадка, как удар электрошоком, колючим чутьем пробежала по телу. Но справа нет никого, обычные люди в обычное время. А слева?! Грозный взгляд и волевые черты лица совсем не похожие на гостя подземелья. И тонкий проводок, уходящий в ушную раковину, не сулящий ничего хорошего. Может ему уже рапортует по проводку о том, что зверь затравлен и дальше флажков ему не вырваться. Тогда нечего бояться. Все будет решено сейчас. Лучше все сразу разрешить, чем биться в агонии мучительного ожидания. И вот он смотрит нам меня. Прямо в глаза. А на него смотрит она, девушка в белом дутом худи с розовым телефоном в левой руке. Вот она говорит что –то. И он оборачивается к ней. И улыбка на ее лицо адресованная ему, грозному бородачу, отпускает мое взбесившееся сердце из тисков страха. И он тоже улыбается ей в ответ. Он берет свой правый наушник и предлагает своей спутнице разделить с ней напополам музыкальный кайф. И она берёт, и им становиться теплее. И глаза… И глаза их теперь тоже выдают обычных пассажиров. Значит это была ложная тревога. Хорошо. Значит время еще есть. Значит до Курской я дотяну. А грозный бородач со своей девушкой уже наверно совсем далеко. Может быть на берегах адриатического моря или Кариб. Им, как и всем влюбленным, невдомек, что Москва не любит мечтателей. Она любит реалистов, иначе зима будет непреодолимым препятствием. Но это все там, на поверхности, а здесь всегда свое время года. И от такого климата веет спокойствием и безопасностью. Сама мать сыра земля греет тебя в своем надёжном лоне. Ты, маленький человек, под ее надежной защитой, за скоромную цену московской тройки. Я снова смотрю на них. Не в силах оторваться.
Не могу вспомнить путешествовали ли мы с Викой вот так же в метро. Наверняка, но память совсем не удержала это в своей паутине. Зато она запомнила ее голубые волосы под желтым бини. Эта вязанная шапка первое, что бросилось мне тогда в глаза. А потом ее синие волосы, а потом синие глаза, а потом она было вся в моем сердце. Да мы не путешествовали в метро. Мы просто нашли друг друга здесь. Это была станция Краснопресненская. Именно там, в нескромном интерьере московского метрополитена я увидел ее впервые. Я узнал ее, что это именно она. И нить невероятно тонкая, чтобы ее узреть, и невероятно крепкая, чтобы ее разорвать, соединила меня с ней. И я пошел следом, пока невыносимая мысль о расставании с ней не заставила меня осмелеть и заговорить. И это были хрупкие дрожащие звуки, которые с трудом складывались в слова, но ей было этого достаточно, чтобы сделать свой выбор. Если бы не это все, что было после, я был бы готов умереть за эти волосы и этот бини. А может быть вру себе. И даже то, что Вика стала причиной этой смертельной угрозы, не сможет удержать меня от пули за ее взгляд.
«Станция «Курская» следующая станция…» Спасибо голос из неоткуда. Значит мне пора. Двери осторожно, нехотя, выпустили меня на волю. И поезд протяжным крещендо попрощался со мной, исчезая во тьме. Я быстрым шагом продвигался – мимо мраморных стен и гранитных колонн – от арбатской к кольцевой. А спиной, всеми ее мурашками, чуялась слежка. Погоня не закончиться сама собой. Мне, убегающему, остается лишь выбирать, в какой стороне погоня завершиться: на Таганке или Комсомольской. Надо решать! Вдруг они совсем рядом, дышат мне в затылок холодным дыханием смертельной опасности. Значит первый поезд будет моим. И падает жребий, лечу в железном драконе на Комсомольскую.
Это другой вагон. Он еще помнит мое детство, невесомость моих маленьких шагов и твердость шагов матери. В том вагоне была свежесть и взгляд в будущее, в котором может быть все хорошо. А в этом вагоне живет былое, ностальгическими, нотками освежая неповоротливую память человека. И гул другой. Он басовитое и умудрённое, может так звучит мудрость отцов. И я закрываю глаза и вижу весну. Но веки мои не выдерживают красок тепла, они поднимаются, чтобы узреть табло с точкой-целью на узловатой линии жизни метро. Точка тоже моргает, перемигиваясь со мной. И вот снова глаза мои закрылись. Миг – и я вижу, что точка уже в другом месте. Еще миг – снова сменилась станция. И я чувствую, что не имею власти над этим перемещением в пространстве и времени. Как же так! Станции одна за другой сменяли друг друга со скоростью уходящих во тьму вагонов, не давая мне опомниться. Проспект Мира… Менделеевская… Белорусская… И теперь Краснопресненская… Стоп. Хватит! Я не в силах выдержать эту мутную телепортацию, хватаю ртом воздух. Я должен высвободиться из этого плена. Глаза мои тревожно впились за пространство за стеклом, чтобы прилепиться к желтому бини и голубым волосам. Это она! Она тоже кружит по кольцевой в этой дикой карусели. Вика! На станции я вырываюсь наружу, чтобы снова поймать ее ошарашенным взором. Она здесь, она быть может тоже искала меня. И ждала. Потому что, какую бы чашу горечи не преподносила нам жизнь, в сухом остатке всегда будет любовь. И если об этом знаю я, то Вика и подавно. Но где эти яркие любимые цвета, выворачивающие душу? Неужели снова обман. И вы глаза мои тоже с ней заодно, вы тоже мстите мне за веру в вас. Ничего нет. Ее нет.