Ясно одно, чем больше об этом размышлять, тем быстрее свихнешься. Так можно додуматься, что Вася не просто так влюбился в девушку страшнее атомной войны, а именно из-за пережитого комбат-стресса. В одном только Николай Иванович прав – вместе легче.
Глава вторая
Забежав в рентгеновский кабинет, чтобы договориться о фистулографии, Ян столкнулся с Соней. В кокетливом белом халатике она сидела перед негатоскопом и описывала снимки.
– Привет! Ты теперь у нас будешь? – выпалил он.
– Временно, пока Михаил Семенович в отпуске.
– Это хорошо, – сказал Ян вежливо, хотя понятия не имел, хорошо ли это.
Михаил Семенович был опытный и ответственный доктор, а Соню Колдунов покамест знал только как красивую девушку и профессорскую дочку.
Она неопределенно пожала плечами и, щурясь, приблизила лицо почти вплотную к матово мерцающему стеклу.
– А можно рентгеноскопию с контрастом сделать? – робко поинтересовался Ян, вышколенный рентгенологами, которые дали понять, что это почти невыполнимая задача. То у врача нет времени, то аппарата, то кабинета, и только из глубокого уважения к Колдунову, так и быть, найдем окошечко в двадцать пять секунд послезавтра, а лучше через неделю.
Соня улыбнулась:
– Конечно, тащи. Контраст у тебя свой?
Ян энергично кивнул, еще не веря своему счастью.
– Ну давай, жду. У тебя один пациент?
– Вроде бы да…
– Смотри, если что, давай сразу всех, а то потом начнется в час по чайной ложке…
– Ты меня так разбалуешь.
Соня пожала плечами:
– При чем тут ты? Просто лучше сразу сделать и забыть.
– И то правда.
Фистулография получилась отлично, Ян составил себе четкое представление о топографии свищевого хода и в качестве приятного дополнения получил неплохие снимки. Обычно на этом аппарате получались абстрактные картинки, смутные тени, а Соня сделала такое качество, что не стыдно и профессору показать.
– Ты нас точно разбалуешь, – сказал Ян, с удовольствием разглядывая снимки на негатоскопе.
Неопределенно улыбнувшись уголком рта, мол, я тебя поняла, а ты понимай, как хочешь, Соня открыла ящик письменного стола и достала начатую шоколадку:
– Будешь? Вам, наверное, благодарные пациенты такое не носят.
– Такое – нет, – гордо приосанившись, Колдунов отломил маленький квадратик.
Соня снова заглянула в ящик:
– Ой, кстати, Ян, ты в филармонию не хочешь?
– Да, честно говоря, особо нет…
– Ладно, а то у меня тут билеты завалялись на органный вечер. Ну раз не хочешь, сплавлю кому-нибудь другому.
Ян помедлил. В низкое, над самой землей окно нехотя заглядывал темный декабрьский денек, теряясь в зарослях кактусов и других тропических растений, которые росли буйно и пышно, как всегда в рентгеновских кабинетах. В этом неверном свете Соня казалась особенно красивой, смотрела ласково, и Ян подумал, как хорошо и слаженно им сейчас работалось вместе. И любви, такой, чтоб сердце раскололось, конечно, не бывает, но, черт подери, нельзя допускать и того, чтобы твои лучшие порывы души вязли во всяких страхах перед папой-профессором и прочих житейских обстоятельствах.
Он заглянул Соне в глаза:
– На органный вечер? Что ж ты сразу не сказала, это моя любимая музыка.
– Так пойдешь?
– Естественно.
– Тогда давай завтра в половину седьмого у памятника Пушкину. Насчет денег не переживай, билеты шли в нагрузку к «Спящей красавице», а на нее я уже сходила.
– А я вот ни разу не был, – вздохнул Ян, некстати вспомнив, как в третьем классе ездил с мамой на зимние каникулы в Ленинград, и мама с невероятным трудом достала билеты на этот балет, и он мечтал о походе в Кировский театр, как о сказочном путешествии, а в день спектакля проснулся с распухшим горлом и температурой сорок и, естественно, никуда не пошел. Очень возможно, что в той лихорадке как раз и сгорела вся его вера в чудеса…
– Еще сходишь, какие твои годы, – улыбнулась Соня.
Ян на всякий случай повторил время и место встречи и побежал показывать снимки Князеву.
Плохо собираться в учреждение культуры, когда ты такой себе красивый и пропорциональный мужчина, вылитый Аполлон, а друзья у тебя гигант, метр с кепкой и глиста в обмороке. Совершенно не у кого попросить приличный для храма искусства наряд. В форме Яну идти очень не хотелось, но другого выхода не было, из гражданской одежды он располагал только джинсами, парочкой лыжных свитеров, джемпером, ковбойками и фрачной рубашкой, которую ему пару лет назад подарила девушка, о которой Ян старался лишний раз не вспоминать, слишком она была хорошая.