На улице потеплело, и снова шел мягкий уютный снег, оставляя белую бахрому на ветках, проводах и карнизах. Ян шагнул к метро, но Соня повернула совсем в другую сторону, к своему автомобилю, стоящему напротив Театра имени Комиссаржевской.
– Вот ты меня и проводил, – улыбнулась она, открывая дверцу.
– А можно я тебя доведу все-таки до дома?
Соня пожала плечами:
– Садись.
Ян устроился на переднем сиденье.
Соня расстегнула шубку, подобрала подол, причем Ян с интересом посмотрел на узкую коленку, внимательно глянула в зеркало заднего вида, оценивая то ли дорожную обстановку, то ли себя, и тронулась с места.
– А тебя это не коробит? – спросила Соня, повернув на Невский.
– Что это?
– Баба за рулем.
Ян засмеялся:
– Какая же ты баба.
– Ну девушка.
– Нет, мне нравится, что ты меня везешь.
– Хорошо.
Розы лежали на заднем сиденье и ничем не пахли, только шуршали целлофановой оберткой, когда Соня резко тормозила.
– Знаешь, Ян, не обращай внимания на то, что говорит папа, – мягко заметила Соня.
– Здрасте! Он вообще-то профессор, и я обязан его слушать.
– Я имею в виду, что он говорит про тебя. Открою секрет, он у меня ругает только тех, кто ему нравится.
– Интересный подход.
Не отводя глаз от дороги, Соня улыбнулась:
– Хвалит он тех, в ком не видит перспективы. Что с них взять, люди конченые, похвалой уже не испортить, а кто может стать великим человеком, тех надо постоянно ругать, чтобы росли над собой.
– Ладно, я понял. Буду воспринимать, как комплимент.
– Вот и правильно.
Ян нахмурился, припоминая студенческие годы. Бахтияров не вел занятий и не принимал экзамены у его группы, но, кажется, был одним из тех преподавателей, которые с пафосом декламируют «бог знает на отлично, я знаю на хорошо, а вы знаете в лучшем случае на удовлетворительно». И плевать, что система разработана именно для оценки курсантских знаний, а не преподавательских и божественных.
– Суровый он у тебя.
– Что есть, то есть, – фыркнула Соня, – папа твердо усвоил основополагающий принцип советской педагогики, воспитание через унижение.
Ян пожал плечами. Он неплохо был знаком с этой методикой, четкой, эффективной и, главное, не требующей особых затрат от учителя. Достаточно сказать, что ученик дурак, и тот из кожи вон вылезет, доказывая обратное. Столкнуть в яму, и пока человек из нее вылезает, как раз и научится. Технология распространенная, но самому Яну, которому теперь доверяли обучать молодых курсантов самым азам хирургического мастерства, больше нравился другой метод. Сразу дать понять ученику, что он молодец и всего добьется, если будет заниматься. Даже Васю Лазарева, природная тупость которого действовала на мозг Яна, как лом, воткнутый в часовой механизм, он ни разу не обозвал придурком, а просто дышал поглубже и подбирал слова попроще.
– Короче, ты его не бойся, – улыбнулась Соня, и Ян наконец сообразил, к чему она ведет.
– Хорошо, не буду, – сказал он, легонько проводя ладонью по ее коленке.
– Вот и приехали, – Соня заглушила мотор и повернулась к нему, – пора выходить, если ты не хочешь, чтобы я подвезла тебя до дома.
– Только если потом ты снова позволишь мне себя проводить, – Ян потянулся к ней и провел рукой чуть выше по бедру.
Они поцеловались. Губы Сони были чуть-чуть обветренные, а щека упругая и холодная, так что хотелось на нее подышать.
– Фи, как пошло, в машине, – сказала Соня, отстраняясь.
– Извини.
– Нет, мне приятно. Просто папа может выглянуть в окно.
– Он не увидит, – Ян снова потянулся к ней.
– Он-то? Увидит! – Соня засмеялась.
Они все-таки поцеловались еще раз. Все мешало – одежда, ремень безопасности, который Ян почему-то не отстегнул, ручка переключения скоростей, и от этого было только лучше.
– Ну все, все, – сказала Соня.
Ян вышел из машины первым, обогнул капот и открыл дверь перед своей дамой. Соня вышла, опираясь на его руку, элегантная, как кинозвезда. Она забыла про розы, а Яну показалось неудобным напомнить, он промолчал и только возле парадной снова попытался обнять ее.
– Ну, Ян, это уже вообще полный колхоз, в парадняке целоваться, – Соня отстранилась и погрозила ему пальцем.
Ян изобразил галантный поклон и побежал к метро.
Пока спускался по эскалатору, был под впечатлением свидания, но стоило сесть в пустой по позднему времени вагон, как в голову полезли противные и пошлые, как поцелуи у парадной, мысли.