Мертвым не больно…
Если он умер, то должен сжечь себя. Это было естественным, правильным. Нужно было только подготовиться и спокойно принять это.
И тогда он переродится…
***
Тьма рассеивалась медленно, неохотно. Он не понимал, где находится, не знал, что с ним произошло, только помнил синее пламя, что поглотило его, и наступившее после этого спокойствие.
Неужели он умер и… переродился? Мальчик не знал. Разве он не должен был забыть свою прошлую жизнь?
Перед глазами мелькали смазанные тени: они постоянно суетились вокруг, возились с ним, о чем-то тихо переговариваясь, но Кагами не мог разобрать их слов. Его попытки заговорить не увенчались успехом: во рту что-то было, похожее на трубку, и он не мог выплюнуть это.
С каждым днем ему становилось лучше, так, что однажды с его глаз наконец сняли тонкую повязку, и мальчик тут же зажмурился от света, показавшегося ему слишком ярким. Пока он был дезориентирован, его разбинтовывали и даже убрали чертову трубку из его рта. Если бы его при этом не держали, он бы обязательно замотался и закричал бы от боли — это было, по крайней мере, очень неприятно.
Дав мальчику немного прийти в себя, ему протянули стакан с водой, к которому тот сразу же потянулся, быстро осушив его и закашлявшись.
— Ну-ну, нельзя же так, малыш, — проговорил тихий скрипучий голос. Подойдя ближе к койке, он помог ему принять сидячее положение, и тогда Кагами смог увидеть лицо говорившего: это был старый, уже поседевший врач, с доброй улыбкой и в очках.
Заметив на себе недоверчивый детский взгляд, мужчина ободряюще улыбнулся ему и вновь заговорил:
— Я лишь осмотрю тебя, — сказал он, но мальчик еще больше сжался, подобрав ноги. — Не бойся, Кагами-кун.
— Откуда вы знаете мое имя? — прохрипел мальчик, на что старик тихо рассмеялся.
— Это моя работа. Ты в больнице, — разъяснил он, сев на стул, рядом с кроватью.
— Как я здесь оказался? И… где мама с папой?… — севшим голосом спросил Кагами, опустив взгляд на свои забинтованные руки.
— В вашем доме произошел пожар, — начал мужчина и остановился, заметив то, как резко вскинулся мальчик. — Ты ведь помнишь его? — деликатно спросил врач, заглянув в остекленевшие глаза ребенка.
— Д-да… — пролепетал паренек, вздрогнув всем телом. — Мама…
— Мне очень жаль, — встав со стула, он положил руку на коротко стриженные волосы мальчика. — Твоих родителей больше нет.
Кагами долго не отвечал, глупо уставившись в одну точку и едва чувствуя то, как слезы текли по его щекам, обжигая нежную кожу, странно щипля. Он не обращал на это внимание, полностью погрузившись в себя. Это он. Он виноват в случившемся… Как?… Как же так? Мама и папа… Папа…
Тут ребенок резко поднял голову, впившись бешеным взглядом в сочувствующее лицо врача.
— Нет, мой отец не мог погибнуть! — крикнул он. — Он ведь герой! Сам Старатель! Ведь он не мог?… Просто не мог умереть от моего слабого огня…
— Малыш… — тихо позвал его старик. — Я понимаю, тебе сложно, но Старатель-сан – не твой отец, — сказал он мягко.
— Ч-что?… — переспросил ошеломленный ребенок, даже перестав плакать. — О чем это вы? Я сын Энджи Тодороки…
— Должно быть, это травма, — выдохнул мужчина, покачав головой. — Скажи, ты ведь всегда восхищался Старателем? — Кагами уверенно кивнул. — Ты просто придумал это себе. Наверное, из-за того, что у вас похожие квирки…
— Я ничего не придумывал! — закричал в истерике паренек. — Он мой отец! Я говорю правду!!!
— Конечно, — закивал старик. — Аои-кун, введи ему снотворного, — кинул он медбрату, молча стоявшему в сторонке. — У тебя шок, малыш. Поспи немного, а обследование мы проведем завтра… — сказав это, он отошел к выходу. — Спокойной ночи.
— Ч-что вы?… — он только и успел поднять испуганные глаза и увидеть невозмутимое лицо перед собой, а потом ему что-то вкололи, и мальчик весь обмяк на больничной койке. — Мама… Папа… — прошептал он, глядя в белый потолок.
— «Лучше бы я умер…», — пронеслась в голове мысль прежде, чем он отключился.
***
Уложив мальца нормально на кровать и прикрыв его тонким хлопковым одеяльцем, медбрат устало выдохнул, смотря в детское лицо с обгоревшей челюстью и веками.
Учитывая то, как выглядела кожа на этих участках, следы ожогов никогда не пройдут, в отличие от нижней части тела, которая пострадала меньше всего.
Обработав раны, он вновь обвязал голову ребенка и вышел из палаты, встретившись в коридоре с доктором Санадой.
— Ты долго, Аои-кун, — усмехнулся врач, не смотря на него.
— Простите, Санада-сан, — поклонившись, он подошел ближе к старшему. — Что больница собирается делать с ребенком? — равнодушно спросил парень.
Старик долго не отвечал, устремив мутноватый взгляд белесых глаз в темноту ночного города. Повернув голову, он испытующе посмотрел на медбрата и хмыкнул.
— Жалеешь его? — Аои молчал, даже сам не зная ответа на данный вопрос. — Мы не можем обратиться к его отцу после того, как он отказался от мальчика. Теперь он на попечении больницы.
— Вы собираетесь использовать его в экспериментах? — мужчина рассмеялся, услышав его предположение.
— Ах, не неси чушь! — фыркнул он. — Зачем нам маленький ребенок с нестабильным квирком?
— Незачем, — ответил Аои. — Но что тогда с ним будет?
— Ну, учитывая то, что он помнит, что его отец – Старатель, а также то, что его квирк опасен, мы поставим ему диагноз, и он отправится в школу-интернат для психически нестабильных детей.
— Но ведь он здоров, — нахмурился парень, вызвав усмешку на морщинистом лице доктора.
— Не был бы так уверен, — проговорил он. — У него есть все предпосылки.
— Понятно, — кивнул Аои. — Могу ли я быть свободен, Санада-сан?
— Конечно, иди, Аои-кун, — улыбнулся врач. — До встречи.
— До встречи, — вновь поклонившись, парень ушел оттуда настолько быстро, насколько того позволяли приличия.
Жалел ли он этого ребенка, брошенного собственным отцом?
Нет. Совершенно нет.
Хотел ли он ему помочь?
Да. Но он не мог.
По крайней мере, не сейчас.
Конец Первой Части
========== Часть II. Глава I ==========
***
Пять лет спустя.
Пасмурное утро понедельника в Токийском пригороде. В особняке семьи Казама, как всегда, тихо: глава уже месяц как в командировке, несколько слуг давно занимаются своими делами, а учитель Шикай все ждет, когда же его подопечная соизволит спуститься к завтраку. Сегодня очень важный день для Сузуме: она идет в среднюю школу, и Лей очень хотел устроить ей особенные проводы, но ни погода, ни сама девочка не способствовали исполнению его желания.
Нервно постукивая пальцами по деревянной столешнице, он сидел и ожидал ее появления, мысленно порываясь пойти и приволочь ее насильно, только сам же отметал эту мысль, не желая испортить радостного эффекта.
Наконец, в коридоре послышались тихие шаги, и на кухню вошла унылая Казама, которая явно была чем-то недовольна. Обрадовавшийся было ее приходу парень замер, почувствовав то, как пропадает весь его оптимистичный настрой при одном только взгляде в лицо ученицы.
Едва поздоровавшись с ней, он подождал пока девочка сядет за стол и приступил к трапезе, пытаясь не замечать темную ауру, исходившую от нее, но, в конце-концов, все же не выдержал, заметив, что она почему-то не ест.
— Эй, ты чего? — спросил Шикай, наблюдая за тем, как Сузуме ковыляет палочками в рисе. — Не нравится, что ли?
— Да нет. Дело не в этом, — вяло ответила девочка. — Меня беспокоит другое, — сказала она, переведя тяжёлый взгляд на него.
— И что же? — мягко поинтересовался Лей, готовясь к худшему. От его ученицы ожидать можно было всякого.
— А ты не видишь? — он осторожно покачал головой, на что Казама закатила глаза. — Серьезно, что это за форма? — с секунду парень молчал, переваривая ее слова, и едва удержался от того, чтобы не хмыкнуть, а она, тем временем, продолжала: — Ну, ты видишь это? Что это за крой, что за дурацкий галстук? Кто вообще выбирал такую расцветку? Я чувствую себя глупо.