Г.Р: Да, Наташа?
Н: Для тебя я всегда Наталья Леонидовна!
Миловидов отделался плачущим смайликом, а я отделалась от него — по крайней мере, хоть на пару часов, что уже казалось прекрасным.
Ладно, допустим, что я могу распрощаться с тенью прошлого в лице Яна. Но этого ведь всё равно мало, чтобы подбить свою жизнь под среднее значение.
Но со следующим пунктом наступал какой-то ступор. И упиралось всё в Артёма, избавляться от которого мне ну совсем не хотелось.
Хотя чем темнее становилось за окном, тем сильнее я начинала на него злиться. Точнее, не на него даже, а на его отсутствие в тот момент, когда мне нужен был совет, помощь, поддержка… ну, что-нибудь странное и забавное, в фирменном стиле Иванова.
Вот сейчас бы мне не помешало вспомнить о том, как прошлым вечером я упрямо втолковывала ему, что взрослая и самостоятельная, и могу сама справляться со своими проблемами. Но то ведь касалось компрометирующего видео и разбитой машины, а здесь на кону ни много ни мало доступ к моей постели!
Мог бы и проявить энтузиазм! Догадаться там, мысли мои прочитать на расстоянии…
Степень моей злости на Тёму достигла таких высот, что мысленно я уже пожизненно лишила его своей фирменной кофейной отравы, историй о том, как вывожу из себя коллег из отдела, и даже доступа к телу.
Правда, последнее всё ещё было под сомнением. Себя-то мне наказывать не хотелось.
Примерно тогда же я наткнулась взглядом на оставленную им папку со своими набросками, которые он никогда не показывал, пока не считал полностью законченными. Подумала, взвесила все «за» и «против», вспомнила, какой он безответственный, наглый и вообще очень сильно не прав, а после всё равно отложила папку от себя, не став открывать.
Больно нужно мне оценивать его талант. Я вот вообще-то обиделась!
Только один листочек всё же выпал на пол: по-видимому, тот самый вчерашний набросок, просто вложенный внутрь и не закреплённый.
На рисунке был маленький мальчик на фоне какого-то фонтана. И он тянулся пальцами к большому мыльному пузырю и смотрел на него с таким искренним восторгом и счастьем в широко распахнутых глазах, что несколько минут я просто разглядывала его и никак не могла оторваться.
А потом заплакала.
Вот такие они, наши первые большие надежды: радужные, как мыльный пузырь. И ломаем мы их своими же руками.
Утирая слёзы ладонями, я на всякий случай даже заглянула в календарь, чтобы убедиться, что не могу быть беременна. Хотя это стало бы единственным достойным оправданием моей невесть откуда взявшейся сентиментальности.
А раз беременна я не была, то следующим привычным порывом справиться с нахлынувшими вдруг эмоциями стала идея ещё чего-нибудь выпить.
И начавший так не вовремя звонить телефон я и вовсе брать не хотела, понимая, что сейчас просто убью Миловидова, невзирая на расстояние между нами. Однако имя абонента, вскользь замеченное на экране, заставило меня моментально передумать.
— Ну надо же, какие люди! — ехидно протянула я и пинком открыла дверь на кухню. Свет включать не стала из-за элементарной лени, но сделав всего пару шагов вглубь, резко дёрнулась в сторону и чертыхнулась, сообразив, что я не в квартире Иванова, и здесь нет той пресловутой миски с кормом Гертруды, вечно попадающейся мне под ноги.
Чёртовы привычки!
— Крольчооооночек, — мурлыкнул нараспев Артём, и мне одного этого слова стало достаточно, чтобы понять, что он, в отличие от меня, времени зря не терял и умудрился напиться до состояния новорождённого котёнка.
Ну это, знаете, когда ещё один глоточек — и ты уже спишь, невзирая ни на что.
— Крольчооооноооок, я тебя не разбудиииил?
Я оторвала телефон от уха, посмотрела на время — как и думала, ещё и девяти вечера не было — и закатила глаза, присаживаясь на стул.
— А к чему это ты спрашиваешь? — не будь Тёмка настолько пьян, точно бы заметил в моём голосе странные издевательские нотки, но он лишь замялся и засопел в трубку. Сопел он так долго, что я уже начала волноваться, не свалилось ли его сонное тело на холодный и мокрый асфальт, и даже подскочила со стула, решив отложить экзекуцию до более вменяемого состояния.
Но именно тогда он что-то неразборчиво мурлыкнул в трубку, снова замолчал, и только потом медленно заговорил:
— Нууууу знаешь, я подуууумал, если ты ещё не спишь, то я, навееееерное, заеду…
— Иванов, ты дурак. У меня окно на кухне открыто и я слышу твой голос с улицы. Заходи уже.
На пороге моей квартиры он нарисовался мокрый и взъерошенный, с улыбкой Чеширского кота на губах и ямочками на щеках. Ну просто само очарование, удивительно крепко стоящее на ногах.
Иногда мне казалось, что пьяный Артём способен даже паять микросхемы, настолько чёткими и выверенными оставались его движения. Хоть бы раз врезался плечом в косяк, капнул на себя текилой или промахнулся мимо клитора! Но нет же — ювелирная точность появлялась в нём с первой дозой алкоголя и бесследно исчезала вместе с опьянением. Поэтому завтра утром мне стоило опасаться за сохранность всех хрупких — и не очень — предметов, которые могут попасться ему на пути.
— Мыыыы тут просто с Яном заееееехали в бар, — развёл он руками и аккуратно, не прекращая мило улыбаться, протиснулся мимо меня в коридор.
— То есть его появления под моими окнами тоже стоит ожидать? — недовольно поинтересовалась я, скрестив руки на груди, чтобы в полной мере показать Иванову, насколько я возмущена его поведением.
Я тут, значит, голову ломаю: как бы сделать вид, будто я его из своей жизни вычеркнула, но на самом деле этого не делать, а он по барам шляется! Ещё и с Яном, этим неисправимым кобелём!
— Неееет, ну что ты, Крольчоночек! Я же специально его деморализовал, — с гордостью воскликнул он и, призадумавшись и похлопав глазами, исправился: — Не то слово. Я его нейтрализовал! Напоил тааааак, что до завтра он уже точно вертикальное положение занять не сможет.
— И ты тоже!
— И я тоооооже, — улыбаясь, активно закивал головой крайне довольный собой Артём. — Можно я у тебя на диване сегодня посплю?
«Нет!» — хотела рявкнуть я злобно и перейти уже к той части нашего разговора, где ему приходится склонить голову в знак покаяния перед всеми высказанными мной претензиями, а потом обещать исправиться. И соглашаться на все мои условия. И даже десять раз повторить вслух: «Квадрат Малевича — это просто бессмысленный чёрный квадрат».
Тоже мне, искусствовед!
Но…
Он хлопал пушистыми ресницами и смотрел на меня чистым, невинным, полным надежды взглядом голубых глаз.
«Как котик из Шрека!» — сказало бы большинство.
«Как тот мальчик с его наброска», — подумала я, вздохнула и снова сдалась.
— Иди!
— Вон? — уточнил медленнее обычного соображающий Артём.
— На диван иди! — раздражённо пояснила я, смерив его строгим взглядом. Ему же всё было нипочём и, расплывшись в новой порции улыбки, он охотно воспользовался моей небывалой щедростью и юркнул в гостиную.
Решив завершить начатое, я всё же пошла на кухню, но пить больше не хотелось. Хотелось вообще чего-то такого… необычного.
Не замуж. И не завести ребёнка.
Подумав несколько минут, я пришла к неутешительному выводу: хотелось любви.
Как показывают фильмы, книги и наверняка какие-нибудь соответствующие статистические данные, даже взрослые и самодостаточные женщины иногда верят в сказки.
А для меня та самая «любовь» всегда была чем-то мифическим, вроде единорога или возможности выиграть билет на концерт Рианны по звонку на радио (эх, разбитые вечно короткими гудками телефона школьные мечты!).
Лет так до двадцати я искренне считала, что любила Яна. Прямо с самого первого знакомства, которое, правда, совершенно не помнила. Зато помнила мамино: «Дружи с Яном, он такой красивый, добрый, хороший мальчик! У вас так много общего!». А ещё папино: «Оооо, Наташка, бери Яна в женихи! Вырастете, свадьбу вам забацаем!»