Ну я же не дура! Мне сказали брать — я взяла. И плевать, что Ян сопротивлялся, как мог. И плевать, что под расплывчатым «много общего» подразумевались интересы наших родителей.
К Яну я привыкала так долго, что до сих пор не могу отвыкнуть. Но любила ли его? Нет, точно нет. Скорее, эгоистично хотела в собственное единоличное пользование, как уникальный элитный аксессуар и доказательство того, что не зря я столько лет упрямо впадала с ним в больные созависимые отношения.
А дальше шла череда мужчин, имён многих из которых я сейчас и не вспомню.
Ладно, я-то, конечно, всех вспомню, но приятнее делать вид, что нет. Настолько незначительную и проходную роль они играли в моей жизни.
Были симпатии, когда я оглядывала очередной экспонат с ног до головы, отмечала подходящую физическую форму и смазливое лицо, и только на основании этого бросалась в бой. Несколько неуклюжих моментов, парочка откровенных провалов, а потом я научилась ловко укладывать всех понравившихся мужчин на лопатки.
В своей постели, конечно же.
Но ничего из того, что так назойливо воспевают в песнях, показывают в фильмах или описывают в книгах, я так и не чувствовала. Никаких вспышек молнии над головой или ударов тока в сердце (хотя оно и к лучшему — мои духи не смогли бы перебить запах палёного), никакого озарения на тему «это точно ОН!», никаких тебе ночей без сна и мыслей только о нём.
Ни бури, ни урагана, ни цунами, ни землетрясения.
Ни бабочек в животе, ни звёзд перед глазами, ни сбившегося дыхания.
Ни-че-го.
И вот, в свои неоднозначные двадцать восемь я вдруг поняла, что хочу любви. Или влюбиться. Или просто понять, как это бывает и бывает ли вообще.
А вдруг все вокруг просто специально врут о любви, чтобы сбить меня с толку?
— Артём! — стоило мне плюхнуться на диван рядом с его коленями, как он тотчас же открыл глаза и даже кое-как сфокусировал взгляд на мне. — Что такое любовь?
— Не знаю, — пожал он плечами, поставив меня в тупик.
— Что значит «не знаю»?! — несколько тычков в бок он вынес вполне стоически, а потом и вовсе хихикнул, глянув на насупившуюся меня из-под полуопущенных ресниц. — Давай, вспоминай эту историю, как ты только встретил Мишу и сразу что-то там почувствовал и что-то там понял…
— Так это не любовь, — как-то укоризненно взглянул он на меня, будто приходилось объяснять вполне элементарные вещи. Мне бы такую рассудительность в пьяном состоянии. — Вот эти эмоции, которые сходу испытываешь к другому человеку, это влечение, заинтересованность, страсть. Они очень яркие и острые, вспыхивают моментально и поэтому могут так же быстро пройти. Если не перерастут во влюблённость.
Я молчала, Иванов тоже молчал. Мне-то показалось, что воспоминания о былых временах могут даваться тяжело, и ему необходима эта пауза, чтобы собраться с силами.
Но нет, душевная организация Артёма оказалась вовсе не такой тонкой и хрупкой, как я думала, и он просто внаглую задремал.
— Артём!!! — шикнула я, отчего он испуганно дёрнулся и снова распахнул свои глазищи.
— Да? Что?
— Ты остановился на влюблённости, — напомнила я, жалея, что оставила свой телефон на кухне и не могла сделать селфи. Та ехидная улыбка, что мне удалось изобразить, наверняка бы смогла стать новым эталоном стервозности.
— А… да, влюблённость. Влюблённость — это как второй год жизни ребёнка. Ты в восторге сам от себя и от окружающего мира. Каждая совместно сделанная мелочь кажется чем-то нереально крутым и новым: пройтись вместе за руки, съездить куда-нибудь, проговорить о чём угодно до самого утра. И трахаться хочется постоянно, невзирая на то, насколько подходящее для этого время и место.
Я громко фыркнула от последнего озвученного пункта, но Тёмка уже увлёкся своей философией и вовсе этого не заметил.
Если свести всю его речь к желанию трахаться, то мы с ним оба знали о влюблённости всё.
— Но влюблённость тоже недолговечна. Она заканчивается, и вместе с ней чувства могут уйти, а может родиться любовь.
— И что это? Что-то длинное, постоянное и, по-видимому, довольно скучное? — моего циничного юмора он не оценил, грустно вздохнул и прикрыл глаза.
— А любовь… — он задумался, прикрыл глаза и чуть понизил голос, — это ставить счастье другого человека превыше своих интересов и желаний. И делать для него то, что тебе самому может принести боль.
— Например, отпустить любимого к человеку с маткой? — я только хотела похвалить себя за знание толерантной терминологии лгбт-сообщества, но Иванов напрочь сбил меня с мысли, хрюкнув от смеха.
— Напримееер, — протянул он, — шесть раз за год смотреть тот ужасный фильм с Крисом Эвансом.
— Ах вот ты как!
— Или покупать чипсы с крабом, имея аллергию на морепродукты! — пафосно-трагичным голосом, будто одолженным напрокат у Яна, продолжал Артём.
— Глупенький, там же на самом деле нет краба, — снисходительно пояснила я, ущипнув его за бедро. Через джинсы всё равно не больно, но это помогало справиться с желанием вырвать из-под его головы подушку и отлупить Тёмку ею как следует.
— Хоть с крабом, хоть без краба, там внутри чистый яд! — Артём нагло фыркнул, а я даже проигнорировала очередное оскорбление в адрес любимых чипсов, безмерно умилившись тому, как он перенял от меня эту привычку фыркать, когда все аргументы были против, но признавать своё мнение ошибочным никак не хотелось.
И пока я раздумывала, пристать ли к нему с ещё каким-нибудь странным вопросом или просто пристать (я ведь ничего ещё не решила, значит можно!), совершенно пропустила тот момент, когда он притих и заснул.
Не веря своим глазам, я даже склонилась ближе и послушала, как он тихо и очень умиротворённо посапывает, параллельно вспоминая, что позапрошлую ночь Тёма провёл в аэропорту, поменяв билеты на более ранние после звонка брата, прошлую ночь просидел со своим рисунком, а утром был разбужен моими посягательствами.
Устал котёночек.
Тёмку я накрыла одеялом, сильно пожалев о том, что вовремя не успела отправить его в спальню. Всё же диван ужасно неудобный, да и в настолько пьяном состоянии он бы вообще не двигался во сне, а значит, спать на нём стало бы для меня ещё удобнее.
Сон никак не шёл — наверное, потому что я умудрилась отоспаться днём — и я всё крутилась в постели, рассуждая об услышанном.
Если верить мнению Тёмы, а так сложилось, что именно ему я всегда доверяла безоговорочно, то любить мне было не дано. Я же эгоистка до мозга костей!
Да чуть ли не единственным моим самоотверженным поступком за всю жизнь стал временный переезд к Иванову тогда, сразу после его расставания с парнем, хотя из-за этого мне приходилось аж на полчаса раньше по утрам вставать на работу.
И максимум боли, который я готова была выдержать — это провести целый день с ним в галерее современного искусства в Риме вместо того, чтобы потратить это время на шопинг.
В самых расстроенных чувствах я прямо среди ночи пошла на кухню. Налила себе холодной воды, задумчиво посмотрела в окно — столица красиво мерцала расплывающимися под моросящим дождём огнями — и, кажется, всё же смирилась с тем, что любить я буду только саму себя.
Но это тоже неплохо, так ведь?
Если справедливо посмотреть на то, насколько дрянной у меня на самом деле характер, то любить себя при таких вводных данных — почти что подвиг!
На обратном пути я заглянула в гостиную и поправила на Тёмке съехавшее почти до пола одеяло. Посмотрела на него, мирно спящего, тяжело вздохнула, признав, что поместиться сверху точно не смогу, а потом наклонилась и шепнула ему на ухо с ехидной ухмылкой:
— А картины Модильяни — детская мазня!
Артём встрепенулся и нахмурился сквозь сон, и я прикусила губу, чтобы не разбудить его своим смехом.
Будет знать, как с Яном по барам шастать, пока я пытаюсь страдать!