Мы с Гертрудой невзлюбили друг друга не с первого взгляда, а с первой ночи, когда пришлось побороться за тёплое местечко на груди её хозяина. Место я отвоевала, вытеснив пушистую в ноги, но пришлось пожертвовать обгрызенными ею позже тремя парами туфель (шикарных и брендовых туфель, между прочим!) и стерпеть не единожды исцарапанные ею же ноги и руки.
— Она же бесполезная. Ну потискаешь ты её немного, и всё. Зато сколько забот, переживаний из-за неё, пока ты в разъездах, — продолжала я рассуждать и, убедившись, что Тёмка не видит, показала его кошке язык.
— Вот именно по этим же причинам я никогда не заводил себе девушку, — со смехом отозвался он.
Хотела я было ляпнуть шуточку про то, что это просто девушки его никогда не заводили, но тактично промолчала.
Да-да, у меня всё же есть чувство такта, когда дело касается по-настоящему близких людей. Я вам даже больше скажу – если сильно постараться, то получится отыскать и запуганную, загнанную в самый дальний уголок совесть.
К тому же я старалась держаться как можно дальше от всех тем, вследствие которых у Артёма получилось бы припомнить тот роковой-фатальный-нелепый вечер годовалой давности, после которого ждать наступления оговоренных нами когда-то тридцати лет уже не имело смысла.
Другими словами, тот вечер, когда я его соблазнила затащила в постель. В гипотетическую, потому что настоящей там и близко не стояло.
Точнее, постель-то стояла на своём законном месте, в спальне. Просто мы до неё не дошли.
Началось всё с вполне обычного совместного отдыха в ночном клубе, и я не могу сказать, что перебрала тогда с алкоголем – по крайней мере на утро я помнила все свои слова и действия очень подробно и чётко. К сожалению. Потому что алкоголь всё равно подстегнул неуёмное любопытство и блокировал работу тех частей мозга, которые призваны были отвечать за способность к анализу и рациональное мышление.
В самом клубе я ещё держала себя в рамках тех поступков, совершив которые можно просто картинно охнуть, покачать головой и пролепетать что-нибудь в стиле «надо же, что я вчера вытворяла!». Ну подумаешь, прихватила пару раз за задницу своего друга и полезла к нему целоваться – с кем не бывает, в самом-то деле?
И если сейчас вы скептически заметили, что с вами такого не бывает, то можете возмутиться моим поведением ещё сильнее, потому что со мной и не такое прежде случалось.
В такси по дороге домой меня начало уносить в сторону того поведения, за которое потом уже могло бы стать стыдно даже мне. Но воздержание длиной почти в полгода уверяло меня, что раз уж мы поцеловались разок, то следующие хрен-сосчитаешь-сколько раз уже вроде как и не несут в себе ничего страшного, так что я охотно залезла к нему на колени прямо в машине и присосалась, как пиявка.
Хотя нет, последний сравнительный оборот больше подойдёт для того момента, когда мы переступили порог его квартиры. И речь тут будет идти, как вы понимаете, уже совсем не о поцелуях.
— Я просто обязана сделать всё от меня зависящее, чтобы вернуть тебя для женской части этой планеты! — решительно заявила я тогда, плюхнувшись на коленки прямо в коридоре и ухватившись за пуговицу на его джинсах. — Такой котёночек не должен достаться какому-нибудь там мужику!
Пффф, можно подумать, что какой-нибудь бабе я просто так взяла бы и отдала такое чудо. Вон, даже с кошкой его, и той затеяла жёсткую конкурентную войну.
Здравствуйте, меня зовут Наташа Колесова, и я веду себя как собака на сене.
Надо бы отдать должное Артёму: держался он стойко. И на своих двоих, и выражением лица, от первого шока и недоумения быстро перешедшего в смиренное согласие и подкупающую покладистость.
— Смотри-ка, это сработало! Я тебя исцелила! — от радости я даже похлопала в ладоши и с видом абсолютного победителя посмотрела на него снизу вверх, оторвав взгляд и рот от того самого, исцелённого и бодренько торчащего мужского счастья.
Про то, что раньше он вообще-то и без меня спокойно спал с девушками, я забыла. С детства была жутко рассеянной!
И вообще, одно дело, что там было до меня, и вот совсем другое – со мной. Со мной спокойно не бывает. Зато бывает непредсказуемо, разнообразно и… весело.
По крайней мере сама я, протрезвев, смеялась сквозь слёзы, стоило лишь вспомнить, как Тёмка старался не заржать в голос во время минета, подрагивая от беззвучного смеха и закусывая губы.
Говорю же вам: чудо, а не мужчина!
— Мы в ответе за тех, кого приручили! — выдала я на следующее утро, как ни в чём не бывало ввалившись на кухню и случайно перевернув миску с кошачьим кормом, а потом с максимально непринуждённым видом ждала, когда же Артём откашляется от сока, которым подавился. — Так что придётся мне и дальше заниматься твоим половым перевоспитанием, Иванов.
Вот уж перевоспитала, так перевоспитала! На свою голову. Ну, не на голову вовсе, а, скорее, на парочку других мест…
— А Гертруда — моя муза, — заявил Тёма, бесшумно подкравшись к дивану и умилительно целуя пушистую морду во влажный пятнистый нос.
Я сказала умилительно? Там должно было быть «возмутительно»!
— Ты говорил, что это я твоя муза! — надулась я, оглядываясь по сторонам в поисках того, чем можно было бы запустить в него, чтобы ради этого не пришлось подниматься.
— Вы обе мои музы, Крольчоночек. Потому что глядя на то, как вы целыми днями предаётесь лени и унынию, меня охватывает желание немедленно создать что-нибудь прекрасное, чтобы привнести в этот мир капельку равновесия.
— Все вы, мужчины, одинаковые, — фыркнула я, картинно закатив глаза. — Дорогая, ты у меня такая единственная и особенная! Ты, и ещё вот она, ну и та тоже…
На Иванова я старалась не смотреть, ведь на руках он держал своего кошкоподобного монстра, ненависть к которому утихала во мне только в периоды разъездов, когда самой приходилось эту тваринушку кормить, убирать за ней лоток и порой даже оставаться вместе спать – видите ли, скучно ей и грустно, когда он уезжает. Мне вот скучно и грустно не было (ну ладно, было, но совсем чуть-чуть), но в отсутствие непосредственно объекта нашей давнишней конкуренции с Гертрудой мы сосуществовали на удивление мирно, а стоило Тёмке вернуться – с усиленным рвением переходили в атаку и старались перетянуть всё внимание только на себя.
И вот, я тут лежу, одинокая и грустная, а монстр сидит на ручках, трётся пушистой головой о его подбородок и довольно мурлычет.
Жаль, что я со своими метр семьдесят шесть чертовски тяжело помещаюсь на мужских ручках. Удивительно, как я только за последний год не раздавила и не покалечила худощавого и нежного Артёма, количество переломов у которого в школьные годы приблизительно равно общему количеству костей в скелете человека.
— Крольчоночек, — промурлыкал он, манерно растягивая гласные, и бесцеремонно плюхнулся на диван, выпустив кошку и заняв свои ладони тисканьем моих худощавых коленок. — Ты клёвая.
— Ой, только не начинай… — выдохнула я обречённо, моментально понимая, к чему он опять клонит.
Разговоры на тему «не переживай, у тебя всё получится!» шли с переменным успехом вот уже третьи сутки. И я уже была искренне рада, что завтра, накануне назначенной презентации перед заказчиками той злополучной рекламы, Артём как раз улетал на пару дней на открытие очередной своей выставки в Роттердам. Иначе его навязчивая поддержка окончательно свела бы меня с ума.
Вообще-то главная проблема состояла как раз в том, что я действительно переживала, но была уверена, что мастерски это скрываю. Не пристало непробиваемой и чихающей на все трудности мне вдруг превращаться в размазню и утирать сопли-слёзы платочком, подвывая «А вдруг им не понравииииитсяяя?!».
Просто понимаете, в элитную гимназию я в своё время попала благодаря щедрости родительских отчислений в фонд поддержки учащихся, который покрывал обучение по-настоящему умным и способным ребятам.