— Так было нужно, — оправдывается Берю. — Подумай только: Берти стала такой крупной, что мне, чтобы оказывать ей знаки внимания, приходилось обозначать путь вехами!
Как-то утром она взбирается на наши весы и начинает голосить, что вроде бы у весов нет стрелки! А ты говоришь! А эта несчастная стрелка, в страхе от ее массы, просто прилипла к другой стороне шкалы, зашкалила, бедняжка. Наши весы показывают до 120 кило, а дальше — неизвестность! Когда ты не можешь узнать, сколько ты весишь, Сан-А, надо объявлять чрезвычайное положение, разве нет? Либо ты теряешь контакт с самим собой!
После этой значительной тирады мой товарищ-философ подзывает официанта и просит его повторить.
— Все это не объясняет причин твоей копуляции с аристократией, малыш.
— Сейчас объясню. Так вот, несколько дней назад я загружаю свою Берту в вагон и собираюсь взять машину. Я открываю дверь такси, и в это время какая-то особа открывает дверь с другой стороны, и вот мы хором кричим: «Рю де ля Помп!» Мы смотрим друг на друга и хохочем. Взглядом знатока я сразу же вычислил светскую даму. Ну, тогда я, ты же меня знаешь: я сама галантность, вместо того, чтобы выкинуть ее из машины, как я был вправе это сделать, потому как мужчина, а тем более как полицейский, я ей говорю своим бархатным голосом на пневматической подвеске: «Дорогая мадам, поскольку нам ехать в одно место, давайте путешествовать вместе». Она колеблется, потом поняв, что имеет дело с настоящим джентльменом, соглашается.
От Лионского вокзала до Рю де ля Помп надо ехать почти через весь Париж. А в час пик движение достигает своего пика, поэтому у меня было навалом времени, чтобы навешать ей лапши на уши, ты меня знаешь. Что я ей там плел, я сейчас не помню, короче, мы добираемся до Рю де ля Помп, и тут она приглашает меня к себе пропустить глоток-другой. Я сразу же оплатил половину проезда! А ее дом, это надо видеть! Из тесаного камня, с такими высокими окнами, что если бы они были на первом этаже, то из них можно было сделать двери! Ковер на лестнице, а в лифте стоит скамейка из бархата для тех, кто боится головокружений. Ты представляешь? Он осушает второй стакан и ставит красное пятно на свой серый галстук.
— Мы поднимаемся и подходим к двери: одна единственная на весь фасад, заметь, и с шикарным половиком с инициалами этой дамы. Вместо того, чтобы достать ключи, она звонит. И кто же нам отворяет? Лакей в полосатом жилете.
«Добрый день, госпожа графиня», — произносит раб.
Я таращусь на дамочку как малахольный. Она улыбается мне и представляется: «Графиня Труссаль де Труссо» и приглашает в гостиную, где вся мебель как будто сошла с старинной картины. Ты можешь быть республиканцем с головы до пят, но дворянство и стиль Людовика XV всегда потрясают, надо это признать. Закрученная фамилия оказывает свое действие даже в эпоху ракет и штиблет. Я так растерялся, что забыл выложить ей свою генекалогию, и от этого она была явно не в себе, моя графиня.
«С кем имею честь беседовать?» — в нетерпении она шепчет мне.
Я чуть было не поперхнулся, тем более, что на стенах висела тьма каких-то субъектов, нарисованных маслом (это видно невооруженным глазом), которые смотрели на меня с такой злобой, как консьержка, уставившаяся на дворняжку, которая облегчается на парадный коврик в подъезде. И не какие-то там простые мужики, а благородные — с острыми шнобелями и глазами. Для джентри, парень, то бишь для аглицкого дворянства, характерна именно заостренность.
Я совсем растерялся и говорю себе: «Ты дал маху, дорогой. Отконвоировать графиню в ее камеру и не назваться — это все равно, что быть разночинцем». Поэтому я складываюсь вдвое в смысле длины и выпаливаю, перейдя на охмуряющую тональность нумбер ван: «Александр-Бенуа Берюрье, мэдам». Только в таких случаях, старик, ты начинаешь поминать добрым словом своего папашу за то, что он наградил тебя составным именем. Это чуть-чуть компенсирует сухость твоей фамилии. Дефис — это ерунда, но это уже двоюродный брат дворянской частицы, согласись!
Я охотно соглашаюсь и даю ему высказаться, так как он в полном ударе.
«Берюрье, Берюрье, — щебечет она, — а не приходитесь ли вы родственником Монгорло дю Берюрье-Ваньдокса по младшей ветви?»
Ну, я, конечно, схватился за этот случай двумя руками. «Совершенно справедливо, моя графиня», — услужливо поддакиваю я.
«Я вроде бы младший племянник, происходящий от сторожа охотничьих угодий замка…» Ты понимаешь, Сан-А, я старался сохранить дистанцию. Не скрою, что я насвистел насчет голубых кровей. Но я же не наглел и не прилепил себе всю дворянскую частицу. А идея со сторожем возникла у меня после аглицкого кино под названием «Любовник леди Шателэ» (она принимала его в своем фамильном замке). От этих слов графиня чуть было не лишилась своих тонких аристократических чувств прямо на диване.