– Да, только подышать, прогуляться. Любоваться не на что, – пожимает плечами Анита. – Днём сюда на катере привозят продукты и всё необходимое. Зато ночью можно побыть наедине самой с собой, а не в этом общежитии с камерами.
– А почему купаться запрещено? – обогнув предупреждающую надпись, подхожу я к самой кромке воды. Снимаю шлёпки на блестящей гальке. Затягиваю выше колен пижамные штаны.
– Не знаю, – встаёт она рядом.
– Холодная, – вздрагиваю я, когда голых ступней касается набежавшая волна. – Но, если постоять подольше, думаю, можно привыкнуть.
– Говорят, самые отчаянные купались. А вон там, местные, – показывает она рукой на гряду, – даже сигают со скал в воду.
– Здесь есть местные? – прикладываю к глазам руку козырьком, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.
На самой крайней к берегу плоской скале мне даже мерещится мужской силуэт.
Далеко! Подойти бы поближе.
– Те, кто тут работает, не аборигены, конечно. Хотя, как знать, может, это и большой остров, с местным населением, вытесненным куда-нибудь на задворки.
– И порабощённым, – усмехаюсь я, не личное ли для неё это. – А ты часто сюда приходишь? – оглянувшись, идёт ли эта темнокожая красавица за мной, бреду я по скользкой гальке.
«А вдруг она приехала как я: заработать денег? На жизнь целой африканской деревни. Или была отправленная вождём племени на поиски лучшей жизни для своего народа?» – лезет в голову всякая хрень.
– Бывает, прихожу, – скидывает она свои тапки и тоже заходит в воду по щиколотку. – Сегодня и правда вода ледяная, – приседает она, а потом исподтишка брызгается.
– Эй, – пинаю я волну, окатывая Аниту в ответ снопом брызг и отбегаю подальше.
Она, уклоняясь, заваливается на задницу. Смеясь, поднимается и бежит следом, чтобы отомстить.
И мы визжим, толкаемся, брызгаемся, смеёмся, отступая всё дальше в воду по скользким камням.
– Да погоди ты, – останавливаюсь я, чтобы подтянуть всё же сползшие вниз и намокшие штанины.
Но вместо этого Анита толкает меня с разбега.
– Ах ты, су… – сделав шаг назад, я поскальзываюсь на скользком камне, но прежде чем спиной упасть в воду, чувствую, как ногу словно полоснули ножом.
«Разбитая бутылка», – первая мысль, что возникает у меня, пока я барахтаюсь в воде. Выныриваю, отплёвываясь. А ногу жжёт просто адски.
«Разрез в солёной воде», – пытаюсь я мыслить логично, объясняя себе эту боль, а тошноту – страхом увидеть кровоточащий разрез.
– Ев, ты чего? – подаёт мне руку Анита, когда до берега остаётся один шаг.
– Нога, – падаю я на гальку, хватаясь за лодыжку. Но к своему удивлению не вижу ничего, кроме каких-то ниточек слизи, словно присосавшихся к ступне.
И больше уже ничего не могу сказать. Не могу даже вздохнуть, безуспешно открывая рот.
– Я сейчас. Я за помощью! – слышу я как шуршит под ногами Аниты галька. И шорох этот удаляется.
Но мне всё равно. Завалившись на бок, уткнувшись лбом в камни я думаю только о том, чтобы сделать хоть маленький, хоть слабый, хоть крошечный глоток воздуха. Вопреки грохочущему как поезд, набирающий обороты сердцу. Наперекор дрожи, что начинает мелко сотрясать всё тело. Тонкой-тонкой струйкой мне всё же удаётся впихнуть в себя, всосать, втянуть порцию кислорода. И каким-то чудом найти то единственное положение, при котором распухшие гланды ещё впускают в непослушные лёгкие частичку этой атмосферы с запахом водорослей и йода.
Не знаю, почему мне не страшно. Может, потому, что, как и всё тело, мозг тоже парализовало. Но я слышу тяжёлые шаги, бегущего по берегу человека. Значит, ещё жива.
– Дыши! Дыши! – переворачивает он меня на спину и, накрывая мои губы своими, проталкивает в лёгкие воздух. Делает глубокий вдох и вновь склоняется над моим ртом.
«Адам?!» – последний вопрос, что возникает в моём меркнущем сознании.
А потом наступает темнота.
Глава 8. Адам
– Держись, котёнок, держись! – поднимаю я девушку на руки.
И даже удивиться не успеваю, пока бегу с ней на руках к дому, откуда, из каких глубин подсознания вырвался этот «котёнок». Я так никого и никогда не называл. Но она, холодная, в мокрой одежде, безвольно, доверчиво склонившая голову мне на плечо, словно повернула Землю. И сместила центр тяжести, вдруг заставив меня почувствовать желание оставить её себе. Этого мокрого дрожащего котёнка.
Я понял это, когда увидел её первый раз на мониторах. Я почувствовал это, когда сегодня со скалы заметил её, бредущую по берегу. Но что я ощутил, когда прижал к себе – даже я не ожидал. Непреодолимую потребность защитить её от всего мира. А ещё мучительное, невыносимое желание ни на секунду от себя не отпускать.