«А, — неизбежно задумался Сева, — вот любопытно, а как дожидалась она? Мало ли? Квартира! Сама — хозяйка, всегда одна...».
«За нее — думал Сева, — в общем-то, глупо, — не стоит переживать!...». Он же знал: Люда — скромная девушка, график-художник… Не то на уме! У нее — это точно, не то! Но, — свобода, квартира — мужчин слишком много, из тех, кто не прочь! Вот уж точно, хватает вокруг ее — гадости этой. А Люда, — она ведь красива…
«Что ж, моя — уж пусть будет красивой! Квартира? Ее надо будет, с моей, не помедлив, объединять! Соблазн будет лишний Людмиле, и мне — лишний повод для беспокойства…».
«Но в целом!... Мадам не испорчена, гонг пробивает — вперед! Сентябрь на пороге. А раз соглашалась, значит хотела. Да не решалась. Девушки ведь нерешительны, так? Так, — и должно быть так!».
Потемкин не мог быть сегодня наедине со своими мыслями. Время службы к этому располагает мало. Но, в той степени, в которой любая работа не запретит оставаться собой, он грустил. А завтра его ждал очень трудный день. Сурово сошлось все сегодня в судьбе!
«Ты наследил там, и провалил оба адреса. Это понятно?» Что ж, было, — он мог просто жить, как живут другие. Быть счастливым, иметь приключения, делать ошибки. На них ведь никто не отнимет права, они неизбежны. Не было б только в них горя, зла и поломанных судеб Так живут все, и так будет.
Но, не может так быть всегда! «Тридцать первого, до двадцати трех, — еще можно… Все ясно?» Ясно! Потемкину завтра назначен последний срок. Нет, никто, в том числе Евдокимов, чужой судьбы диктовать не станут. Судьба будет только такой, какой человек ее сможет делать сам. Но иногда и последний свой срок, человек назначает сам — его собственный выбор! На что же пенять Потемкину? Собственный выбор…
Нет, он не пенял. Ему было грустно: он думал о ней, и не мог, даже не думая, про нее забыть… Ее откровенность: «У меня, правда, месячные. Ты не залетел! Во мне нет твоего ребенка. Это значит, что ты свободен».
А ведь это он может завтра сказать: «Ты свободна, ты слышишь, пари не проиграно! Нельзя проиграть было то, в чем исход от тебя не зависел. Несправедливо!».
Но она, может быть, ждала, ждет сейчас и не знает, что мог бы Потемкин. А он не сказал, потому что не любит, и даже боится он обещать!...
Он думал, конечно, и прежде, о том, что такое судьба. Тем более, с тех пор, когда, как другие, разделил ее с женщиной. Он имел шкалу ценностей, и сверялся с ней.
Но, представить не мог, что когда-то еще, может так много значить, и быть таким нужным, кому-то! И что теперь делать, не знал. Не знал, потому, что он знал себя. Разрыв — видел он, — рвет ее ткань живую. А он не хотел ей боли. «Может, есть случаи, когда невозможно без боли?» — раздумывал он. Книги и чьи-то, реальные судьбы, не спорили: «Да… А что делать?...». Но он не хотел. Боль лишь однажды прекрасна: когда человек рождается. Во всех других случаях, боль убийца.
***
— Анна Ивановна, здравствуйте. Приглашаете?
— Та заходьте, хлопцы. Щось узнали про Алексея?
— Да, Анна Ивановна. Нам надо будет говорить сегодня не торопясь, хорошо?
— Добре.
— Сын-то когда приезжает?
— Та ось телеграмма, дэсь, завтра они приезжают.
— Это Сергей, Анна Ивановна, друг мой. Вы мне вот говорили, что войну тут прошли, а друг мой сапером работает. Это знаете, человек, который мины ищет, снаряды, взрывчатку в общем. Вот мы с ним сейчас двор Ваш осмотрим. Мало ли: может, где мина осталась. Опасно.
— Та шо вы, хлопцы, яки у меня тут мины? Нияких мин тут не було, николы!
— Анна Ивановна, Вы не волнуйтесь. Мы вот этим прибором посмотрим. Мы же копать ничего не будем. Вам потом будет спокойно. Семья вон приедет, ребенок... А не мы, так другие, смотреть все равно будут. Военкомат, может быть, так Вам они гроши еще насчитают за эту услугу. На Баварии, знаете, во дворе был снаряд с той войны и взорвался. Недавно. Так что смотреть все равно у Вас будут. Не волнуйтесь, ладно. Мы вот сейчас свой прибор настроим и выйдем, пройдемся.
Цилиндрический, параллельный земле, датчик трупоискателя, блуждал на поводке-длинной ручке, собакой в траве. Рыскал вправо и влево, и замирал, возвращался назад. И снова шел в поиск. Сергей, — поводырь необычной собаки, выслушивал шорохи в парных наушниках, — «провокаторах», — как называл их сам.
Мимика, выражение глаз, отражали ход поиска наблюдающему за ним, Потемкину. «Есть? Что-то есть…» — читал он. Он видел, что было, конечно, что-то, и волновался… Но, рыскал дальше пес-трупоискатель.
«Есть, Потемкин, оно!» — в глазах и в сигналах наушников так и не прочиталось, когда обошли весь двор.
— М-м-да… — снял Сергей наушники.
— Добре… — ответил Потемкин, — Теперь вот туда, — кивнул он на фасад флигелька, — и там снова включим.