В январе 1831 года на страницах «Литературной газеты» было опубликовано стихотворение никому не известного Алексея Кольцова «Перстень» (более позднее название — «Кольцо»). Оно было сопровождено следующим предисловием: «Вот стихотворение самородного поэта, г. Кольцова. Он воронежский мещанин, и ему не более двадцати лет от роду; нигде не учился и, занятый торговыми делами по поручению отца, пишет часто дорогою, ночью, сидя верхом на лошади. Познакомьте читателей «Литературной газеты» с его талантом». Рекомендательные строки были подписаны все той же криптонимной подписью: «Н. С — ч».
Это было первое стихотворение, увидевшее свет из той самой, пропахшей степными травами и ночными кострами тетрадки, которую подарил Кольцов Станкевичу в день их знакомства. К слову сказать, тетрадка эта имела необычное название: «Незабудки с долины моей памяти». Опубликование стихотворения, безусловно, дало молодому поэту уверенность в своих силах, подбодрило его, а также принесло ему даже некоторую известность. Во всяком случае, в Воронеже к нему стали относиться уже как к «печатавшемуся» литератору. И «печатавшемуся» в столице, в «Литературной газете», авторами которой были Василий Жуковский, Александр Пушкин, Петр Вяземский, Владимир Одоевский, Евгений Баратынский, Николай Языков, Дмитрий Веневитинов…
Весной того же года Кольцов собственной персоной заявился к своему литературному покровителю в Москву. Молодой стихотворец остановился у Станкевича, который принял его сердечно, как родного, и ввел в круг своих товарищей.
Из той первой поездки Кольцов вернулся окрыленный. Встречи с людьми добрыми и светлыми и в первую очередь со Станкевичем, Белинским оставили в его сердце неизгладимое впечатление. От новых друзей, собственно, и получил Кольцов благословение на свое дальнейшее поэтическое творчество.
Глава шестая
СТУДЕНЧЕСКОЕ БРАТСТВО
Студенческие годы — особенная и неповторимая пора. Всего слушателей на словесном отделении было около ста пятидесяти человек. Настоящая студенческая братия — вольная, искренняя, благородная. Уже с первых дней учебы все слушатели сделались своими людьми, более или менее сошлись друг с другом, а некоторые сразу подружились.
Станкевичу повезло на друзей. В то время с ним на одной скамье училась, без всякого преувеличения, целая фаланга юношей, о которых вскоре будет говорить Россия. Даже непросвещенному читателю имена этих людей должны быть и сегодня хорошо известны. Они — на обложках книг, в учебниках истории, философии и литературы, в названиях улиц и площадей, учебных заведений и библиотек… И какие имена! Поэты Михаил Лермонтов, Николай Огарев, Василий Красов, Константин Аксаков, Иван Клюшников, писатели Иван Гончаров, Александр Герцен, Иван Тургенев, литературный критик Виссарион Белинский, педагог Януарий Неверов, публицист Василий Боткин, славист Осип Бодянский, филолог-санскритолог Каэтан Коссович, переводчик Николай Кетчер…
«Молодежь была прекрасная в наш курс», — напишет впоследствии Герцен. И в этих словах не было никакой натяжки.
Со многими из этих людей Станкевича связала крепкая дружба, верность которой он и его однокашники сохранили на всю жизнь. Но поначалу Станкевич подружился не со своими однокурсниками, а только со студентом старшего курса Януарием Неверовым.
Неверов на три года был старше Станкевича. Выходец из бедной дворянской семьи, он по окончании Арзамасского училища служил канцеляристом в уездном суде. Затем, минуя гимназию, благодаря своему упорству подготовился к экзаменам и поступил в университет. Этот немного взбалмошный, но с открытой, чистой душой и покладистым характером человек с первой встречи вызвал у Станкевича самые добрые и светлые чувства. Такая же взаимность была и со стороны Неверова. Духовное общение с Январем, или Генварем, как его в шутку окрестил Станкевич, стало для последнего насущной потребностью.
В объемном эпистолярном наследии Станкевича сохранились практически все его письма и записки к своему другу. Именно они служат лишним свидетельством их духовного братства.
Неверов жил неподалеку от Станкевича — за Садовым кольцом, в доме известного московского литератора Николая Мельгунова. Сюда и присылал Станкевич через своего слугу Ивана записки Неверову. И в каждой — настоятельнейшая просьба:
«Любезный Генварь! Приезжай, прошу тебя, ко мне побеседовать о бессмертии души и о прочем. Сегодня пятница: мы всегда видимся в этот день; меня так и тянет побеседовать с тобою. Брось диссертацию, поболтаем — мысли посвежеют».
«Любезный Генварь! Сделай милость, приезжай ко мне хоть на короткое время — да привези Телеграф, если можешь! Я сегодня в пароксизме чуть было не написал фантастической сказки под заглавием: «Девица стихотворка, Длинный Нос и Синие Очки, или Как должно говорить с дамами». Если Небо не пошлет тебя ко мне, то пришли Телеграф. Если же можно, приезжай сам, сам, сам».
«Любезный Генварь! Сейчас, по получении письма моего, отправляйся ко мне: я уже исповедался, заутреню будут у нас служить очень поздно, в 8 часов — и во время ее ты посидишь хоть у меня…»
Станкевич и Неверов были похожи характерами. Оба отличались жизнерадостностью, любили всякие проделки, каламбуры. Их духовные интересы и стремления также были очень близки. Неверов, к примеру, хотел стать писателем. Станкевича тоже влекла литература: он сочинял стихи, пробовал себя в прозе. Часами друзья могли обсуждать новые книги, свежие номера журналов. Но круг их интересов не замыкался только на вопросах литературы и искусства. Обоих волновали проблемы тогдашнего общества.
В 1832 году, когда Станкевич перешел на очередной курс, Неверов, закончив университет, был определен на службу в Министерство народного просвещения, которое находилось в Санкт-Петербурге. Наряду с исполнением своих чиновничьих обязанностей, Неверов участвовал в издании «Журнала Министерства народного просвещения», публиковался в «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду», в «Энциклопедическом лексиконе»…
Станкевич тяжело переживал отъезд дорогого человека. Однако отдаленность друг от друга еще больше укрепила их отношения. Об этом свидетельствует их переписка, полная рассуждений о литературе, искусстве, смысле жизни. Процитируем одно из десятков посланий Станкевича к Неверову:
«Мой Генварь! Не знаю, как благодарить тебя за твои письма! Кроме того, что они приносят мне известие о тебе, о жизни души твоей, они еще очищают мою собственную душу! Мне досадно, что ты (не досадно, ибо я хочу, чтобы ты был всегда хорошего мнения обо мне, но как-то совестно) представляешь меня себе гораздо лучше, нежели я в самом деле есть. Ты полон чувств возвышенных и смотришь в стекло этих чувств на все тебя окружающее: они для тебя расцвечивают жизнь — ты оптимист! Если бы другие обстоятельства твоей жизни шли иначе, то я мог назвать тебя счастливым! Небо в душе твоей, и ты не постигаешь состояние души, когда это небо одевается мрачным покровом, и враждебный дух льет отраву на лучшие дни жизни. Конечно, этот враждебный дух не загадка в XIX веке. Он не рогат и без хвоста! Не бегает черным пуделем и не берет кровавых расписок. Мы сами создаем себе демона-мучителя, мы и мир, который губит или все прекрасное в душе человека, или его самого!»