Я прошёл по коридору, повернул за угол и встретил ещё двух немцев. Что-то прокричав на своём языке, они хотели было выстрелить, но я опередил их. Ловким ударом ноги с разворота я вышиб у ближайшего ко мне фрица автомат из рук, бросился к нему и резким движением выдавил его глаза из орбит.
Второй немец опешил, но стоять столбом не стал и открыл ответный огонь. Пули почему-то не задели меня. Может, немец был слишком перепуган и не мог толком прицелиться, а может, он просто был косоруким. В любом случае, это уже было неважно, потому что я вогнал его нос в мозг резким ударом ладони снизу вверх. Подхватив автомат у падающего фрица, я бросился дальше по коридору и наткнулся на дверь. Выбив её с ноги, я ворвался в комнату и вихрем обрушил шквал свинца на солдат Вермахта. Одному из них повезло выжить, хотя я и смертельно ранил его. Я видел, с каким отчаянием он достал свой «Люгер», из последних сил нажал на спуск и выстрелил. Я почувствовал, как кровь растекается по моему кителю, и в буквальном смысле озверел. У меня крышу сорвало, это точно. Не помня себя от ярости, я набросился на немца и начал добивать его прикладом автомата, которым только что расстрелял всех его товарищей, бить его до тех пор, пока он не стих, пока его голова не стало похожа на такое же кровавое месиво, что осталось от моего отряда в туннеле.
— Фриц ебаный! Гондон хуерылый! — орал я, колотя немца. — Сдохни! Это тебе за Джеймесона, это за Грэмси!..
Наваждение рассеялось так же быстро, как и появилось. Ходы немецкого бункера превратились в склад, а немец превратился в бандита в костюме-тройке.
Я бессмысленно огляделся по сторонам и отметил, что все бандиты вокруг мертвы. Кто-то был застрелен, кого-то убили голыми руками. В руках я держал Томми-ган. Как его раздобыл, я уже и не помнил. Я стоял с автоматом наперевес и смотрел на трупы. До меня только сейчас начало доходить, что произошло, и как я, должно быть, безумно смотрелся со стороны. Я глубоко задумался.
Такие приступы случаются у меня уже не в первый раз. Помню, как однажды я принимал участие в параде в честь Победы, и уже под самый конец шествия в небо запустили серию гигантских и очень громких фейерверков. Звук был настолько оглушительным, что в какой-то момент я запаниковал. Мне почудилось, будто я стою не на параде, а на марше через поля Арденн, и что это вовсе не фейерверки взрываются, а бомбы, сбрасываемые на наш конвой немецкими «Юнкерсами». Я уже искал винтовку под рукой и готов был броситься к трибунам, ища укрытие, но тут мой разум пришел в себя, и я вернулся в действительность. Не имею ни малейшего представления, что это было, но вот как это случилось в тот день, так с тех пор и начало повторяться неоднократно.
От размышлений меня оторвал Бакшот.
— Бля, Гасто... Это было что-то, — присвистнул мой друг. — Просто всех уделал, порвал прямо!
— О-о-о, да дружище! Ты круче меня! — заржал Трэй, словно тасманский дьявол, — Мистер Ниггер на склад пришёл, и в порошок здесь всех растёр! Хе-хе.
Стараясь не обращать внимания на трупы, мы начали перетаскивать ящики, при этом предварительно вскрывая их ломом, чтобы убедиться, что там оружие, а не какая-нибудь ненужная нам херня. Таким образом, мы стянули два ящика с Томпсонами и патронами для них, один ящик с пистолетами, а также несколько ящиков, в которых были гранаты и дробовики. Мы быстро погрузили это всё в кузов пикапа и тронулись обратно в Локэш, на Грейп-Стрит.
Но едва нам стояло покинуть склад, как за нами увязалась погоня. Сирены громогласно взвыли, оповещая всех встречных о том, что происходит. Бакли что есть силы вдавил педаль газа, пытаясь оторваться, но не тут-то было. Пикап наш был явно слишком стар для всего этого дерьма, да ещё и забит под завязку, так что расстояние между нами и копами быстро сокращалось. Вдруг наша тачка содрогнулась и вся заскрежетала от удара – это копы протаранили нас сзади. Но мы и не подумали останавливаться.
— Бери «Томпсон» и прострели им шины! — заорал Бакшот. — Иначе не оторвёмся!
Я достал знаменитую «чикагскую пишущую машинку», высунулся из окна и, стараясь целиться в колёса, нажал спуск. Автомат ходуном заходил в моих руках, отдача больно ударила по плечу, и мне пришлось истратить добрые полтора десятка патронов, чтобы наконец попасть. Передние шины коповозки лопнули, преследователей понесло куда-то вбок, а потом они и вовсе встали – на радость нам.
Я думал, что стрелял один, но оказывается, мои товарищи тоже не сидели сложа руки – всё это время они палили из пистолетов, целясь в лобовое стекло. Надеюсь, что копы не пострадали, а если и пострадали, то не смертельно. Я, как бывший военный, не хотел быть соучастником убийства сотрудника правопорядка. В любом случае, от погони нам удалось оторваться, и мы благополучно добрались до Локэша, на Грейп-Стрит, где спрятали наши сегодняшние трофеи. Спрятали мы их в гараже, который располагался недалеко от моего дома и смотрителем был молодой парень по имени Педро, который в своё время воевал со мной в одном отряде. После войны Педро сильно изменился, особенно внешне – он опустил бороду, из-за которой я его теперь с трудом узнавал.
Тепло распрощавшись с Бакшотом, Трэем и Стэбби, я направился к себе домой. Но стоило мне только переступить порог, настроение моё омрачилось. Дом без мамы и братьев внушал чувство тревоги. Я прошёлся по коридору, заглянул во все комнаты и отметил, что – странное дело! – мамина и моя кровати были заправлена идеально, а вот кровати братьев, как обычно, были измяты и застелены кое-как. На секунду я усомнился, что моя семья мертва – настолько привычным было зрелище.
После всего произошедшего я был страшно голоден, так что наскоряк приготовил себе горячую картошку с беконом и сел есть. Холодное пиво из холодильника довершило трапезу, и я почувствовал себя удовлетворённым. Правда, это чувство скоро отступило, и меня вновь стали посещать тяжелые мысли. Я сел на кровати, обхватил голову руками, а в голове у меня зазвучали голоса мамы и братьев, которые укоряли меня в том, что я не уберёг их, что они умерли из-за меня, что я плохой брат и сын.
В какой-то момент этих мыслей стало слишком много, и я не выдержал. Я в ярости ударил кулаком по подушке, достал пистолет, после чего подошёл к зеркалу и взглянул на себя. Мне чудилось, будто умершие мать и братья стоят позади меня. Наваждение сменилось, и вот на мне уже военная форма, а рядом со мной стояли мои фронтовые друзья. Двое из них, Луи Джеймесон и Грегори Грэмси, сгинули в бункере где-то под Мюнхеном, а Педро повезло вернуться с войны, отрастить себе бороду и устроиться охранять гаражный комплекс. Вдруг в зеркале мелькнула тень во вражеской серой форме и каске, и я от неожиданности дернулся, прицеливаясь и стреляя…
Стекло с оглушительным треском разлетелось на осколки, и я зло прошипел, отступая назад и хватаясь за голову:
— Чёрт бы побрал эту войну! Ебучие бандиты…
Я резко опустился на диванчик, пытаясь успокоиться и унять пульсирующую в висках боль. В какой-то мой взгляд упал на немецкий пистолет, который я сжимал в руках.
— Одна пуля, и всё кончится, — мрачно произнёс я. — Одна пуля и всё. Бум! И нет проблем.
Соблазн был велик, но я сдержался. Убрав от греха подальше пистолет, я вышел на балкон, достал сигареты, до которых в тогда автобусе дело так и не дошло, и закурил. Едкий дым приятно обволок лёгкие, и дрожь в руках, сопровождавшая мой психоз, пропала. Мне пришлось выкурить две сигареты подряд, прежде чем я смог успокоиться и вернуться обратно в квартиру. Правда, теперь чувство тревоги ушло, уступив место полному равнодушию ко всему. Не знаю, сколько я просидел на своей кровати, бессмысленно пялясь в одну точку, но в конце концов я сам не заметил, как я забылся глубоким, крепким сном.