И я обманул мир, назвавшись его Хранителем. Слепая вера в правдивость своих действий не соответствует громкому статусу Хранителей. Они всегда задаются вопросами, даже в самых критичных ситуациях. А я? А я пёр напролом, принимал спонтанные решения, основанные на пресловутых чувствах. Всегда слушая сердце, и никогда — разум. Холодный рассудок, машину, чудовище — называйте как хотите. Палач был прав. Во всём был прав. Нет сомнений, что он — это я. Какой я, к чёрту, Хранитель? Я монстр, заставивший и близких, и человечество, да что там! Целый мир! Страдать. Это из-за меня было принесено столько жертв, из-за меня был уничтожен, возможно, последний шанс одолеть Ренегатов.
— Каждому грешнику уготована своя собственная комната в Аду, — пробасил Палач, и я медленно кивнул. — Но мне кажется, что если мы всё-таки когда-нибудь умрём, для нас не найдётся и самой маленькой каморки. Существам без душ её не выделяют…
— Жаль, — хмыкнул я, открывая глаза. Вместо фигуры в чёрном балахоне я увидел посеревшие небеса, два слабо заметных на их фоне холма где-то вдалеке и там, под редкими облаками, предзакатный аналог Солнца. Под ноги плеснулось море, отливавшее тёмно-алым.
Поднялся, с чувством вздохнув. Рука невольно потянулась в сторону, обхватив грубое дерево. Коса, собирающая урожай. Вторая конечность направила к шее, зацепив тёмную ткань. Лёгким движением накинув капюшон, я развернулся, смотря в кровавый край светила. Не знаю, почему, но мне не захотелось прищуриться или увести взгляд в сторону. Море продолжало плескаться у моих ног, внезапно переставших что-либо чувствовать. Вот оно, получается, как. Всё имеет свою цену.
Из-под земли без единого звука выползла фреска, встав предо мной молчаливым нагромождением. И посмотрев на неё вновь, я рассмеялся, едва не выронив косу — столь сильно задрожало от хохота всё тело. Вместо картины в раме была пустота. И через пустую же раму я смотрел на холмы, что простирались вдалеке. Именно туда, к горизонту, убегали Судьи. Тех должны были преследовать Ренегаты… Но никого из них больше не было на рисунке. Только пустые знакомые холмы в предзакатном свете.
— Ты задал свой вопрос, — прозвучал тихий голос рядом.
— Не помню такого, — пожал я плечами. Улыбка так и не слезла с моего лица.
— Боги, где я свернул не туда? — раздался из пустоты мой же голос. — Ты получил силу ответа. Твоя душа стала платой за него.
Вместе с очередным вздохом в мою голову влилась безграничная тоска. Решение принято, и с последствиями я смирюсь через пару мгновений. Но тем не менее, у меня всё ещё оставались сомнения. Будто увидев в очередной раз лишь один вариант, я не вспомнил старую-добрую истину — их всегда больше одного. Может, и это — ошибка? Может, я мог поспорить… С самим собой? Ну, нет, нет. Хватит. Той сильнейшей боли, что я сейчас испытываю, вполне достаточно, чтобы понять — пути обратно нет. Душа вырвана из меня с корнем, а та, что принадлежала Анне, не способна заполнить образованную пустоту.
Терзания, помните? В самом начале этой части моей истории, ещё до рассказа о стеклянном замке бездны, я сказал вам, что на протяжении всего пути меня одолевали терзания. Терзания — это вопросы. Постоянно, всегда и везде, куда бы я не попал, я задавал их. И вот куда они меня привели… Всё, собственно, закономерно. К фреске Вопросов. О каких понятиях добра и зла может идти речь, если я сам не был уверен, что поступал просто правильно?
— Есть поверье, — вдруг протянул голос, когда я уже собрался уходить. — Что число четыре — проклято. Ты стал четвёртым, кого я испытал, Джон… И возможно, ты тоже проклят.
Ох, бог Жизни. Вот уж для тебя точно найдётся отдельная комната в Аду. Я об этом позабочусь, наглый ты лжец.
ᅠ
— Э, нет, — хмыкнул я, пока боль, пронзившая всё, что когда-то было внутри, медленно отступала. — Проклятья на то и проклятья, что влияют только на людей. А я, как бы не выпендривался до этого, перестал быть одним из них только сейчас. Нет больше Героя, самоотверженно жертвующего собой. Нет больше Хранителя, с его маниакальным желанием защищать всех и вся. Да и человека по имени Джон больше нет. Теперь я просто… Просто Палач.