В каком направлении идет джаз, предсказать невозможно. Но попытаемся по крайней мере обозначить некоторые тенденции. Наиболее важными представляются три направления. Самое очевидное из них известно под названиями джаз-рок и музыка фьюжн. Это направление создается путем объединения метрической пульсации рок-музыки и сложных джазовых гармоний, джазовой импровизации с элементами свободного джаза и современной симфонической музыки. Самые известные представители этого направления — пианисты Херби Хэнкок и Чик Кориа, гитаристы Ларри Кориэлл и Джон МакЛафлин из оркестра «Mahavishnu», поздний Майлс Девис и различные группы, такие, как «Blood, Sweat, and Tears», «Brecker Brothers», «Weather Report» и другие. Хэнкок и Кориа пришли из джаза, у МакЛафлина и Кориэлла за плечами подготовка как в джазе, так и в рок-музыке, группа «Blood, Sweat, and Tears» родилась в недрах рок-музыки.
Показательный пример — братья Ренди и Майк Брекеры. Их отец был джазовым пианистом-любителем, находившимся под некоторым влиянием бопа, и они росли в атмосфере этой музыки. Еще в юные годы их подхватила волна рок-музыки 60-х годов. Оба учились в университете штата Индиана, в котором отдавалось предпочтение музыке биг-бэндов, ориентирующихся на боп. Они получили хорошую подготовку как в джазе, так и в рок-музыке, владея также стилями ритм-энд-блюз и фанки. Естественно было ожидать от них синтеза этих стилей, что и произошло в рамках ансамбля «Dreams», в который входил Билли Кобхем. Как мы уже знаем, в том же направлении и в то же время работал Майлс Девис. Девиса и братьев Брекер в свою очередь опередила английская группа «Soft Machine», добавившая к тому же в этот стилевой гибрид элементы европейской музыки. В середине 60-х годов музыка фьюжн уже имела солидную аудиторию, не столь обширную, как у рок-музыки, занимавшей командные высоты, но все же большую, чем у джаза, который сплотил вокруг себя лишь ценителей-энтузиастов. Стиль Кориа и Хэнкока имел шумный коммерческий успех и обретал последователей, особенно в среде начинающих музыкантов. Тем не менее остается открытым вопрос о том, можно ли классифицировать эту музыку как джаз. Многие преданные джазу исполнители отрицают это.
Другому направлению в нынешнем джазе следовало бы дать название нeобоп. В число его приверженцев входят опытные музыканты, которые всю свою жизнь посвятили развитию бопа и знали времена его взлетов и падений. У них много общего с поклонниками диксиленда, бережно пронесших свой стиль сквозь эру больших оркестров. Это такие музыканты, как Гиллеспи, Ли Конитц, Эл Хэйг, Арт Блейки, оркестр Теда Джонса — Мела Льюиса и многие другие. К ним примкнул ряд молодых, начинающих исполнителей, воспитанных на рок-музыке, но потом разочаровавшихся в ней и нашедших источник вдохновения в бопе. Они частично находятся под влиянием Девиса и Колтрейна, но отдают должное и ранним мастерам бопа, в первую очередь Паркеру и Баду Пауэллу. Им не чужда фразировка Паркера, и наряду с известными аранжировками типа «Donna Lee» и «Ornithology» они также охотно импровизируют на старые темы, вдохновлявшие боперов, вроде «All the Things You Are», а также более поздние композиции вроде «Green Dolphin Street». Этот стиль нельзя считать чистым бопом. Его исполнители, как молодые, так и опытные, конечно, в той или иной мере усвоили черты новых музыкальных направлений, появившихся уже после экспериментов в клубе Минтона. Но по своей сути это все-таки боп.
Третье направление сегодня продолжает линию свободного джаза, прежде всего на основе стиля, созданного Колтрейном. Игравшие с Колтрейном инструменталисты — Сесил Тейлор, Фарао Сандерс, Элвин Джонс и другие, продолжают экспериментировать с недиатоническими звукорядами, а также с различными инструментальными «криками». Эта форма продолжает оказывать влияние на молодых музыкантов. Во владения свободного джаза иногда совершают набеги исполнители необопа и музыки фьюжн.
Наконец, в джазе сохраняется группа музыкантов, верных старым формам. Часто выступают исполнители свинга Эрл Уоррен, Рой Элдридж, Бенни Картер и Бенни Гудмен и более молодые, например Зут Симс, у которых есть свои последователи. У них есть слушатели и поклонники, их записывают на пластинки. Наряду с ними работают ветераны диксиленда, из которых наиболее активно выступают Макс Камински и Уайлд Билл Дэвисон. Играют и более молодые музыканты, пришедшие в джаз в период возрождения диксиленда в 40-х годах. И конечно же, существуют группы музыкантов-любителей, играющих в манере Оливера или даже исполняющих регтаймы. Они не могут считаться профессионалами, но у них своя скромная аудитория. Например, Боб Грин собирает раз в год публику в Карнеги-Холл на концерт музыки Джелли Ролл Мортона. (Грин в прошлом пианист-любитель, ныне зарабатывает на жизнь исполнением регтаймов Мортона.)
Нет смысла гадать, какая из отмеченных тенденций одержит верх в развитии джаза. Возможно, появится новый гений, который соединит все эти элементы и создаст нечто совершенно новое и неожиданное, как в свое время Армстронг или Паркер. Не исключено, что история собственно джаза уже закончилась. Видный авторитет в области джаза Джон Фелл утверждает: «Джаз теперь настолько пересекается с другими формами музыки, что вряд ли он сможет сохраниться как самостоятельное явление». Думается, что такое предсказание чересчур категорично.
Однако, если нельзя определенно сказать, куда идет джаз, можно хотя бы предположить некоторые возможные направления его развития. Первый вариант — это эволюция к большему разнообразию сложившихся в джазе форм и, соответственно, к большей терпимости этих форм друг к другу. Как мы убедились, профессиональные джазмены крайне мало знают о прошлом своего искусства. Например, исполнители музыки фанки превратно поняли природу госпел-сонга, который они неуклюже пытались использовать в своей работе, несмотря на то что ряд музыковедов, в том числе Уинтроп Сарджент, к тому времени уже детально проанализировали проблему блюзовых тонов. И по сей день ситуация не улучшилась. Большинство вливающихся в джаз исполнителей и его поклонников уверены, что до них существовал лишь бибоп. Сомнительно, чтобы хоть один из десяти нынешних молодых джазменов когда-либо слушал пластинки Эрла Хайнса, Роя Элдриджа или Коулмена Хокинса, не говоря уж о записях Оливера, Мортона, Нуна или Бейдербека. Стоит ли говорить, что ни один молодой художник не позволит себе пройти мимо работ Тициана или Эль Греко, ни один поэт не обойдет вниманием Шекспира или Мильтона, всякий начинающий композитор считает себя обязанным проштудировать симфонии Гайдна и оратории Баха.
Но есть и другая сторона медали. Многие ли из старых поклонников джаза попытались серьезно познакомиться с творчеством Сесила Тейлора или Джона Колтрейна, несмотря на несомненную ценность их вклада в историю современной музыки? Как уже отмечалось, не следует требовать от поклонника джаза старой закалки, чтобы он перестраивал свои вкусы с каждым зигзагом музыкальной моды. Однако по меньшей мере странно выглядят его сетования на то, что молодежь игнорирует старую школу, если он сам не удосужился изучить новейшие формы. Поклонник джаза, независимо от того, стар он или молод, никогда не сможет в равной степени любить всех исполнителей, все стили. Но каждый, кто питает глубокий интерес к искусству, должен, естественно, стремиться познать его. Музыкант или слушатель, не знающий, например, как выкристаллизовался боп, не поймет смысла того, что хочет сказать Паркер.
Если приходящая в джаз молодежь не будет пренебрегать наследием прошлого, то она, несомненно, станет только богаче. Она может, к примеру, открыть для себя какие-нибудь более ранние формы джаза, которые пригодятся ей в творческой работе. Кроме того — и это более существенно, — она станет терпимее к формам, находящимся за пределами ее непосредственных интересов.
Необходимо избавиться от расхожего мнения, будто джаз на протяжении всей своей истории только совершенствовался. Такое невозможно ни в одном виде искусства: все стили и формы переживали взлеты и падения, знали перемены моды. Джаз, развиваясь, зачастую вместе с наносным отвергал и весьма ценное. И наверняка в старых формах есть много заслуживающего пристального внимания. Как читатель уже понял, музыканты джаза всегда интенсивно искали новое, экспериментировали, но они редко останавливались, чтобы окинуть взглядом достигнутое.