Авантюра Гитлера поднять ставки окупилась. Как выяснилось, он и вожди Оберланда одинаково предпочли бы перейти к действиям раньше, но каждая сторона не была уверена в чувствах и намерениях другой. Когда они поняли, что все они желают одного — устранения существующего политического положения, и чем раньше, тем лучше — Гитлер изложил свой собственный план поздним вечером.
Недоверие между Фридрихом Вебером и Гитлером почти определённо было основано на нежелании последнего тесно взаимодействовать с Леманном и другими пангерманистами. Наследие неприязни Гитлера к Карлу Харреру и к тем, кто поддерживал концепцию Общества Туле для DAP/NSDAP, предотвратило более раннее сотрудничество и потому стояло на пути лучшего и более реалистичного планирования путча. Только в следующем году — 1924, когда эти двое будут в заключении вместе — Фридрих Вебер станет другом Гитлера.
Тробст получал удовольствие от возможности наконец наблюдать Гитлера вблизи, компенсируя пропущенную встречу с ним в сентябре. Он был возбуждён от того, что Гитлер присоединится к ним. Двумя днями спустя, в пятницу 2 ноября, Тробст снова столкнулся с Гитлером на встрече вождей Оберланд в офисе капитана фон Мюллера, который владел небольшой кинокомпанией в Мюнхене. Гитлер уговаривал их действовать без дальнейшей задержки, потому что, как Тробст рассказывал спустя три месяца, «у него самого [т. е. у Гитлера] едва ли оставались силы; его люди были готовы упасть духом, а финансы его партии были почти исчерпаны». К началу ноября Гитлер был ведом в равной мере мегаломанией и отчаянием. Тробст между тем не мог не чувствовать, что «Гитлер мотивировался какими-то личными интересами, потому что вдруг он заявлял: „Вам не следует думать, что я просто встану и уйду; сначала кое-что должно произойти!“» Как столь часто прежде и впоследствии, Гитлер представлял ситуацию, перед которой он стоял, как проблему «всё или ничего» и убеждал своих сообщников не придерживать свои ставки, а поставить все свои деньги на использование момента. И даже теперь старый страх Гитлера — снова стать никем, которому некуда пойти — проявлялся в его заявлениях, сделанных в тот вечер в офисе Мюллера.
Тробст понял, что Гитлер пытался манипулировать им, но он совершенно не имел ничего против, поскольку план вождя NSDAP «безупречно встраивался в наш собственный план, который был отшлифован в течение дня». То есть, Тробст и его сообщники не видели Гитлера своим вождём, но вместо этого безупречным средством достижения своих собственных целей. На Тробста, в частности, произвел впечатление талант красноречия Гитлера. «Слушать его было наслаждением, — вспоминал он спустя три месяца. — Образы и сравнения легко приходили к нему, и я неожиданно понял, что имел в виду Людендорф, когда он сказал, что в Гитлере мы имели самого блестящего и наиболее успешного агитатора Германии. Его образ „пьяной мухи“ на самом деле был блестящим: одурманенная муха, что лежит на своей спине и барахтается, и не может снова встать — той мухой было правительство Рейха в Берлине».
Гитлер всё ещё недостаточно верил Веберу, Тробсту, Вайссу и Мюллеру, чтобы открыть им то, что через два дня, в воскресенье 4 ноября, переворот, планировавшийся Эрихом Людендорфом, про-нацистским националистическим вождём Германном Крибелем и им самим, должен будет произойти во время открытия монумента тринадцати тысячам человек из Мюнхена, погибшим во время мировой войны, который был воздвигнут рядом с Военным музеем за Хофгартеном. В мероприятии будут участвовать все базировавшиеся в Мюнхене воинские части, полувоенные объединения и группы студентов, а также политическая элита Баварии.
План состоял в том, что после произнесения всех официальных речей Гитлер взбежит по ступеням музея и вступит в конфронтацию с правительством Баварии. Идея была такая: он спросит Кара, так чтобы все слышали, почему повсюду было невозможно купить хлеб, даже несмотря на то, что в пекарнях полно муки. Предполагалось, что в последующем хаосе Людендорф, Крибель и Гитлер обратятся к присутствующим военным и полувоенным группам, чтобы те арестовали правительство, и немедленно провозгласят новое правительство.
Но 4 ноября дела пошли по-другому: население Мюнхена отреагировало ни в том патриотическом духе, которое предполагало правительство, ни в духе, которого ожидали путчисты. Тробст был удивлён, сколь мало людей в Мюнхене вывесили флаги снаружи своих домов, несмотря на призывы сделать это. На мемориальном событии также публика выражала своё недовольство. Тробст слышал, как люди говорили: «Ну, если бы мёртвые слышали все эти речи, они бы в гробу перевернулись». Другие говорили: «Почему Кар наконец не даст хлеб каждому, вместо того, чтобы заниматься празднованиями всё время!»