Пока Эрвин фон Шойбнер-Рихтер и Ленин были живы, приобретение Lebensraum не играло какой-либо значительной роли в размышлениях Гитлера. Но после смерти Ленина стало ясно, что Гитлер ошибался в ожидании неминуемого распада Советского Союза. Вследствие этого осознания и понимания того, что русские монархисты не будут способны произвести путч в будущем, предшествующая стратегия безопасности Гитлера стала устаревшей. Не будет никакого германо-российского фашистско-монархического альянса. Вот почему в Mein Kampf он разработал радикально иной ответ на дилемму безопасности Германии: вместо того, чтобы образовать устойчивый альянс на Востоке, Германия должна будет приобрести, колонизировать и подчинить там новую территорию, так, чтобы стать гегемоном евразийского материка, и таким образом навсегда получить безопасность.
В соответствии с пониманием Гитлера международных дел, которые, как он полагал, претерпевают фундаментальные изменения, Германия нуждается в расширении. На языке, напоминающем германские милитаристские произведения из предшествующей Первой мировой войне эры, это был категорический вопрос национального выживания для страны: «Либо Германия станет мировой державой, либо вообще её не будет». Гитлер доказывал, что «немецкий народ может защищать своё будущее только как мировая держава», добавляя: «В эпоху, когда Земля постепенно делится между государствами, некоторые из коих заключают в себе почти целые континенты, нельзя говорить об устройстве в качестве мировой державы, политическая метрополия которой ограничена смехотворной площадью едва ли в пятьсот тысяч квадратных километров».
И в этом именно контексте он воспринимал термин Lebensraum. Это был термин, который развил профессор и наставник Рудольфа Гесса, Карл Хаусхофер, что охватывало то, что хотел выразить Гитлер, лучше, чем слово Bodenerwerb (приобретение земли), слово, которое он всё ещё использовал в своих черновых заметках к Mein Kampf от июня 1924 года. В действительности Гитлер не заинтересовался работой Хаусхофера и концептуальной системой взглядов, на которой основан термин профессора. Скорее, он был привлечён словом Lebensraum, потому что это давало имя чему-то такому, о чём он думал, когда пытался найти новый ответ на дилемму безопасности Германии: а именно, что государства должны иметь достаточно территории, чтобы быть способными прокормить своё население, предотвратить эмиграцию и быть достаточно сильными против других государств. Термин не появляется часто в Mein Kampf. Однако, он используется для ответа на главный вопрос книги Гитлера: как может быть решена дилемма безопасности Германии.
Как он писал в Mein Kampf, «[Национал-социалистическое движение] должно тогда, не придавая значения „традициям“ и предрассудкам, найти мужество собрать наш народ и его силу для марша вперёд по той дороге, которая ведёт из нынешнего ограничения нашего „жизненного пространства“, сферы жизни, и тем самым также навсегда освобождает нас от опасности исчезновения с этой земли или превращения в рабов для других наций».
Далее он писал: «Мы, национал-социалисты, однако должны пойти дальше: право на почву и территорию может стать обязанностью, когда упадок представляется угрозой для великой нации, если только она не расширит свою территорию. […] Мы берёмся за дело на том месте, где оно остановилось шесть столетий назад. Мы прекращаем вечное германское стремление на юг и на запад Европы и направляем наш взор к землям на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и переходим к территориальной политике будущего. Но если мы сегодня говорим о завоевании новых земель в Европе, то мы можем думать главным образом только о России и о граничащих с ней вассальных государствах».
Если безопасность Германии может быть достигнута только через приобретение Lebensraum на востоке, поскольку обещание восстановленной националистической России растворилось в воздухе, то Германия должна искать альянсы где-то в другом месте. Как Геббельс заметил в своём дневнике 13 апреля 1926 года, основываясь на своём прочтении Mein Kampf: «Италия и Англия — наши союзники. Россия хочет поглотить нас».
Основное преобразование того, как Гитлер рассматривал великие державы мира, также было результатом неожиданного сдвига в его отношении к Франции. В то время, как в первом томе Mein Kampf он едва ли упоминал соседа Германии на западе, во втором томе он очень часто обращался к Франции. В действительности упоминания Франции выросли почти на 1400 процентов. Франция теперь была представлена в свете фундаментальной угрозы безопасности Германии. Поскольку целью Гитлера было достижение паритета с англо-американским миром и поскольку он более не верил в германо-русский альянс, то для него было крайне важным, чтобы Германия стала гегемоном Европы. Так что мало удивительного в том, что враждебность Гитлера к Франции и России — двум странам, геополитически стоявшим на пути Германии стать гегемоном Европы — стала более заметной, чем это было прежде. Странным образом Польша — страна, которая будет непревзойдённой в жёсткости, с которой с ней будет обращаться Гитлер во Второй мировой войне — едва ли вовсе присутствует в Mein Kampf. Казалось, что в то время Польша едва ли существовала на его мысленной карте. Антиславянские чувства Гитлера не были очень глубокими — по крайней мере, не тогда — поскольку Польша не была главным игроком в международных делах и потому она не представляла в мыслях Гитлера угрозы национальной безопасности Германии. Польша будет иметь значение для него в будущие годы как источник территории и ресурсов, которые помогут сделать Германию достаточно большой, чтобы выжить в быстро меняющемся мире. Так что неудивительно, что накануне Второй мировой войны, когда Гитлер делился со своими генералами планами относительно Польши, его главной заботой было — как он сможет очистить территорию Польши от её обитателей таким же образом, как это делала Оттоманская Империя с армянами во время Первой мировой войны.