В Mein Kampf Гитлер заявлял, что 27 апреля красные стражники пришли в его казармы, чтобы взять его в заложники: «В ходе новой, советской, революции я впервые выступил с речью, которая вызвала недовольство Центрального совета. 27 апреля 1919 г. рано утром меня попытались арестовать. Трех молодцов, которые пришли за мною, я встретил с карабином в руках. У них не хватило духа и молодчики повернули оглобли». Эрнст Шмидт, который не мог присутствовать при аресте, но который оставался близким к Гитлеру, сделал подобное заявление в своём интервью пронацистскому биографу Гитлера Хайнцу А.: «Однажды утром, очень рано, три красных стражника вошли в казармы и отыскали его в своей комнате. Он уже встал и был одет. Когда они взбирались по лестнице, Гитлер догадался, что затевается, так что он схватил свой револьвер и приготовился к стычке. Они забарабанили в дверь, которая немедленно была открыта. „Если вы не уберётесь немедленно, — закричал Гитлер, размахивая своим оружием, — я поступлю с вами так, как мы поступали с мятежниками на фронте“. Красные тотчас же повернули и спустились обратно по лестнице. Угроза была чересчур реальной, чтобы подвергаться ей хоть на мгновение дольше».
Гитлер и Шмидт могли придумать историю попытки ареста Гитлера, или, более вероятно, приукрасили историю, которая имела какую-то правду в основе. Трудно себе представить, как именно Гитлер мог бы справиться с тремя. Суть их заявлений о том, как он едва избежал ареста, тем не менее, не является невероятной. Даже если сила правителей мюнхенской Советской Республики и ослабла к 27 апреля, именно эта слабость делала режим опасным. Он в самом деле действовал исключительно агрессивно, как часто делают обречённые политические движения, когда ослабевают.
29 апреля, два дня спустя после означенного инцидента с Гитлером, Рудольф Эгельхофер, вождь Красной Армии, планировал согнать и казнить мюнхенскую буржуазию на Терезиенвизе, если лояльные правительству в Бамберге войска войдут в Мюнхен. На собрании советских вождей его предложение не прошло большинством всего лишь в один голос. В действительности, восемь политических заключённых — семеро из них члены Общества Туле — арестованные в Мюнхене 26 апреля, будут казнены 30 апреля во внутреннем дворе местной школы, где по приказу Эгельхофера их поставили к стене и расстреляли.
Дополнительные аресты были произведены по всему Мюнхену в конце апреля, когда военные лидеры Советской Республики отчаянно пытались собрать под собой как можно больше войск до ожидаемой атаки на Мюнхен. Так что весьма правдоподобно, что Гитлер должен был быть арестован за отсутствие активной поддержки Красной Армии. Даже если стычки, которую он описывает, никогда не было, нежелание избранного представителя выступить в поддержку вновь формируемых активных частей Красной Армии стало бы причиной гнева по отношению к нему со стороны советского режима.
27 апреля войска, собранные Хоффманом и Носке — значительные силы из тридцати тысяч человек — вошли в Баварию. Они включали остатки сил, разбитых в Дахау, части из Швабии и Вюртемберга, и милицию со всей Баварии и других частей Рейха. К 29 апреля они обратно взяли Дахау.
Правительственные войска ожидали столкнуться с существенным сопротивлением в Мюнхене. Меморандум, изданный 29 апреля, предостерегал от недооценки Красной Армии. Он оценивал количество войск под ружьём в Мюнхене в 30–40 тысяч человек, из которых 10 тысяч следовало рассматривать как «серьёзных и чрезвычайно стойких бойцов». В меморандуме подразделение Гитлера, Второй пехотный полк, описывалось ни как воинская часть, которая «не станет поддерживать Советскую Республику и склонна дезертировать», ни как такая, «что [можно предположить] будет полностью стоять за красных». На следующий день начался массовый уход из Красной Армии. Гитлер, однако, не дезертировал. Более того, существенное число людей поддержало Рудольфа Эгельхофера в организации последнего сопротивления.