30 апреля повсюду в Мюнхене царила нервозная неопределённость. Как свидетельствовала некогда обедневшая румынская принцесса Эльза Кантакузене — чье замужество за мюнхенским издателем Гуго Брукманном превратило её в Эльзу Брукманн и вернуло её к благосостоянию — в городе была суматоха. Люди бродили по городу в поисках последних новостей, солдаты были при пулемётах или сидели в военных автомобилях и грузовиках, и всё это время вдалеке на востоке можно было слышать грохот орудий. Все признаки обычной жизни исчезли. Прекратили работу трамваи, а всеобщая забастовка остановила деловую активность. Повсюду были расклеены плакаты, которые либо изливали ненависть революционеров к правительству, надвигающимся войскам и к прусакам, либо сообщали подробные сведения о станциях скорой помощи и перевязки, которые, как ожидалось, в скором времени очень потребуются. Повсюду раздавались листовки. На каждом углу можно было слышать разговоры, полные недовольства.
Ночью принцесса Эльза уселась с тяжелым сердцем и начала сочинять письмо своему мужу, её «любимому, дорогому сокровищу», который покинул город. Она размышляла, «действительно ли сегодня вечером и завтра придёт решение и наше спасение, как говорят все?», и продолжала: «Где это окончится? Многие говорят, что красные сдадутся быстро; другие полагают, что они будут сражаться до конца, что дворец Виттельсбахов, казармы и железнодорожную станцию придётся брать силой. В этом случае, те безрассудные люди станут принуждать народ вступить в уличные сражения».
В одиннадцатом часу правители Советской Республики предприняли отчаянные, но всё же безнадёжные меры. Например, поздно вечером 30 апреля они вывесили жёлтые объявления, которые пытались использовать мюнхенские анти-прусские чувства. Объявления гласили: «Прусская Белая гвардия стоит у ворот Мюнхена». На следующее утро, когда прибытие правительственных войск стало неминуемым, жители Мюнхена, лояльные к правительству и с доступом к оружию, начали восставать против Советской Республики. Рано утром 1 мая, певица-сопрано Эмми Крюгер наблюдала «бунты на улицах» и видела, как члены Красной Армии «стреляли в людей». Атаку на Мюнхен предполагалось начать 2 мая, однако когда вспыхнули уличные сражения, она была перенесена на день раньше. Когда правительственные войска и милиция начали выдвигаться в город и вступили в контакт с Красной Армией, произошли жестокие схватки, не в последнюю очередь благодаря участию закалённых в сражениях бывших русских военнопленных в качестве бойцов ударных частей.
Везде, где Красная Армия воздвигала баррикады, происходили уличные сражения. Население Мюнхена к этому моменту было настолько голодным, что Михаэль Бухбергер, католический священник, наблюдал из своего жилища, как люди выходили на улицы, несмотря на бушевавшую битву, чтобы отрезать мясо от туш четырёх лошадей, убитых перекрёстным огнём. Поздно утром 2 мая контрреволюционные силы — обычно называемые «белыми войсками» по наименованию антибольшевистских сил в России — наконец смогли прорваться в центр города. Последовала «гражданская война», как писала Крюгер в своём дневнике, «Немцы против немцев, дороги заблокированы — солдаты с револьверами и штыками очищают дома, а красные стреляют с крыш».
«Белые» войска действовали с особенной свирепостью по отношению к реальным или воображаемым красногвардейцам, когда они полагали себя под огнём снайперов. Один из таких моментов произошёл, когда прусские и гессенские войска приблизились к казармам Гитлера (имени Карла Либкнехта) в конце утра 1 мая. Если мы можем доверять рассказу, который Гитлер, выглядевший «весьма измученным и истощённым», поведал Эрнсту Шмидту спустя несколько дней и который Шмидт, соответственно, пересказал, «когда белые вошли, было похоже, что со стороны казарм прозвучало несколько случайных выстрелов. Никого нельзя было посчитать ответственным за них, но белые быстро приняли меры». Они «забрали в плен всех людей на месте, включая Гитлера, и заперли их в подвалах гимназии Макса».
Как и версия Шмидта о том, как Гитлер едва спасся несколькими днями ранее, его рассказ об аресте Гитлера правительственными войсками правдоподобен. Во-первых, она не вписывается в обычный шаблон Шмидта — преувеличение степени, в которой Гитлер и он были против революции. В соответствии с этим шаблоном непохоже, чтобы Шмидт вообще упомянул историю ареста, и скорее вместо этого рассказал бы историю о том, как войска, занимая казармы, немедленно распознали бы в Гитлере антисоветского активиста. Далее, аресты такого сорта, что описал Шмидт, были обычными после падения Советской Республики. Любой человек с симпатиями или вовлечённый в Красную Армию рисковал быть арестованным. Аресты производились настолько часто, что стало обычным видеть пленников с поднятыми руками, идущими по улицам Мюнхена в центры задержания для арестованных. Всего не менее 2 500 человек содержались в заключении в Мюнхене по крайней мере в течение дня после поражения мюнхенской Красной Армии.