Эссер жаловался, что другой участник курсов не одобрял его восхищение и поддержку Федера, что очень важно вследствие роли, которую Федер будет играть в нацисткой партии: «На открытой дискуссии в пятницу я укорил организаторов курсов, потому что не мог понять, почему великолепные произведения герра Федера не доступны бесплатно для участников курсов таким же образом, как другие брошюры», — напишет Эссер Майру через несколько дней после происшествия. «Среди других вещей я сказал, вот именно этими словами: „Я полагаю, что слишком много внимания уделяется здесь определённым кругам, в чьих естественных интересах то, чтобы эти произведения, которые потрясают сами основы эксплуататорских крупных финансов, не достигли широкой публики.“ Я даже осмелился назвать имя этих кругов, этой раковой опухоли, разъедающей нашу немецкую экономику: это международное еврейство». Эссер добавил: «Другой участник, который использовал прежние возможности выступить на защиту этих кругов, полагал, что его долгом является снова заступиться за них. Он старался смягчить воздействие моих слов, обвиняя меня в бестактности из-за того, что я тем самым выразил недоверие организаторам курсов».
Несомненно то, что отклики на идеи Федера среди участников курсов Майра в наибольшей степени привносили разнородность курсов на передний план. Другому посещавшему пропагандистские курсы Эссера, герру Бош, настолько понравились произведения Федера, что он без разрешения продавал их другим участникам. Курсант же другого потока принял противоположную точку зрения и написал Майру письменную жалобу относительно включения в курсы Федера и его идей. В действительности даже у Майра были смешанные чувства относительно Федера, который станет оказывать одно из наиболее важных ранних влияний на Гитлера. Хотя Майр решил включить его в курсы, он по меньшей мере дважды заявит в письмах к прежним участникам своих курсов, что не согласен с идеями Федера относительно «разрывания цепей процентного рабства», которые он считал слишком радикальными и которые при внедрении принесут разруху. Всё же в типичной для Майра манере он политически колебался в своей оценке Федера. Казалось, что он не способен окончательно составить свое мнение о Федере, который является одним из интеллектуальных отцов-основателей нацистской партии, как очевидно из письма, которое он послал другому из своих прежних пропагандистов: «Относительно речей герра Федера, — писал он, — я бы хотел порекомендовать Вам купить и внимательно прочесть его „Манифест о запрете процентного рабства“, и Вы увидите, что он содержит много ценных предположений».
Как наводит на мысль разнородность как инструкторов, так и участников его пропагандистских курсов в Palais Porcia, политизация и радикализация Гитлера не были просто результатом разочарования и негодования в ответ на проигрыш Германии в войне. Его последующие речи, произведения и высказывания отчётливо указывают в другом направлении. Они отмечают то, что Гитлер присмотрел и выбрал большие куски из буфета идей, выражавшихся лекторами, в случае, когда и если он чувствовал, что они помогали ему найти свои собственные ответы на вопросы о поражении Германии и о том, как учредить государство, нечувствительное к внешним и внутренним ударам. И всё же он не делал свой выбор бездумно; скорее, он создал свою собственную модель, по которой одни идеи отвергал, а другие — принимал. Блюдо, которое он составил во время своих пропагандистских курсов в 1919 году, станет доминирующим в меню его политических идей и будет разжигать его на протяжении следующих двадцати шести лет. Вот почему курсы были столь важны в стимуляции радикализации, которая станет влиять на судьбы сотен миллионов людей в 1930-х и в 1940-х годах.
Было бы ошибкой доказывать, что идеи не были важны для Гитлера и его конечного успеха. Равным образом было бы ошибкой доказывать, что менее значительно то, что Гитлер сказал, чем то, как он это сказал. Он был человеком, который сам определял для себя политические вопросы и который искал свои собственные ответы на них, что, однако, не означает, что его ответы были полностью оригинальными. Однозначно то, что летом 1919 года Гитлер зародился как человек идей. Вскоре он станет также проявляться как политик, у которого было прозорливое восприятие политических процессов. Он вскоре начнёт оттачивать искусство передачи идей в политику, а также искусство потворства и манипуляции. С войны, когда он в больших подробностях изучал немецкую и вражескую пропаганду, он понял важность создания повествований, которые были политически полезными, даже если они были ложью. Вот почему в своих речах и в Mein Kampf он создаст мифическое повествование о своём возникновении — повествование, в соответствии с которым он развил свои политические идеи уже в предвоенной Вене и в соответствии с которым война и разразившаяся революция превратили его из олицетворения немецкого неизвестного солдата в будущего спасителя страны.