Кеог приказал караульному сделать один выстрел поверх голов бунтующих. «Это остановило беспорядки. Мы вытащили двоих политических. У обоих были порезы, шла кровь и им требовался доктор. Можно было сделать только одно. Один из двоих, бледный человек с усами, выглядел более в сознании, несмотря на побои. Я сказал ему: „Я арестовываю вас. Я подвергаю вас аресту для вашей собственной безопасности“. Он кивнул в знак согласия. Мы отнесли их в караульное помещение и вызвали доктора. Пока мы его ждали, я опросил их. Малый с усами тотчас же назвал своё имя: Адольф Гитлер».
Гитлер был не единственным, кто встретил противодействие своей работе в качестве пропагандиста в рейхсвере. Деятельность Карла Майра также часто встречала сопротивление. Майру приходилось иметь дело с военными и гражданскими властями в Мюнхене, которые временами были далеки от того, чтобы поддерживать его и его идеи.
Как отмечено в письме Германна Эссера к Майру с жалобой на исключение публикаций Федера из свободно доступных пропагандистских материалов Окружного Военного командования 4, Майр был далеко не всесильным в Мюнхене. Хотя он мог пригласить Федера читать лекции, он не мог добиться бесплатного распространения написанных Федером работ среди участников курсов, и потому вместо этого посоветовал Германну Эссеру самим покупать брошюры Федера. Кроме того, он сказал, что посещать как можно большего числа книжных магазинов и задавать вопрос о наличии брошюры было бы «наиболее дешёвым способом рекламирования брошюры, которая в противном случае несомненно будет в опасности снова и снова быть убранной с витрин книжных магазинов еврейскими агентами».
Майр не чувствовал, что его положение было особенно безопасным среди разнородного политического и военного истэблишмента Мюнхена. Например, 30 июля он писал предполагаемому участнику одних из его курсов: «Мы можем увидеть Вас позже, если только к тому времени организаторы не уступят партийно-политическим махинациям, происходящим главным образом, возможно, от (еврейских) филистеров и обструкционистов». Подобным образом 16 августа Майр говорил ещё одному из своих корреспондентов: «В этой связи я могу сказать Вам доверительно, что множество влиятельных кругов, прежде всего еврейской ориентации, произвели определённые усилия, чтобы сместить меня, графа Ботмера и несколько других человек, отобранных мной». Это было не в последний раз, когда Майр столкнулся с противодействием из-за своих взглядов и действий. В последующие месяцы у него будут различные стычки с другими офицерами, служившими в Мюнхене, что в конечном счёте сделает его положение в командовании 4-го Военного Округа невыносимым.
Хотя оба они встречались с большими препятствиями в своей пропагандистской работе летом 1919 года, деятельность Гитлера под опекой Майра дала ему возможность развить антисемитские идеи. В этом заключается истинное значение пропагандистской работы Гитлера летом 1919 года, включая его применение в лагере Лехфельд. Его антисемитские идеи были не особенно ясно выраженными до лета 1919 года. Первое из сохранившихся антисемитских заявлений человека, который станет более ответственен за Холокост, чем кто-либо ещё, относится к его времени работы в Лехфельде. То, как он выражал там и впоследствии в других местах антисемитские идеи, весьма отчётливо указывает на то, что его зарождающийся антисемитизм был прямым результатом его попыток понять, почему Германия проиграла войну и какой должна была выглядеть будущая Германия, чтобы выжить навсегда. В ранних антисемитских высказываниях Гитлера присутствует сильный отзвук идей — таких, как предполагаемая роль евреев в ослаблении Германии, — с которыми он познакомился на пропагандистских курсах в июле.
В Лехфельде Гитлер участвовал в групповых дискуссиях с солдатами и провёл по меньшей мере три беседы: «Условия мира и преобразование», «Эмиграция» и «Социальные и экономические условия». И именно во время его беседы «Социальные и экономические условия», которая была сфокусирована на связи между капитализмом и антисемитизмом, Гитлер сделал свое первое известное антисемитское заявление. К тому времени антисемитизм был настолько важен для него, что он сфокусировался на нём более, чем это делали его товарищи-пропагандисты, как это очевидно из рапорта высокопоставленного офицера в лагере, старшего лейтенанта Бендта. Рапорт, в целом хвалебно отзываясь о Гитлере за его «очень вдохновенную, легко воспринимаемую манеру [говорить]», делал исключение для резкости, с которой он набрасывался на евреев: