<…>
Наждавшись и наголодавшись десятками лет, представители Тавриза спешили удовлетворить свои необъятные аппетиты и карманы (явление обычное для Персии, особенно когда предшественник процарствовал целых полстолетия): несмотря на уничтожение прежнего гарема из почти 1,5 тыс. женщин и евнухов и другие сокращения, расходы нового царствования, вследствие огромной суммы прибавок и подарков новым царедворцам, не только не устранили, но еще превысили расходы предшествовавшего царствования.
При этом со стороны нового правительства не было оказано никакого великодушия или уважения к старым заслугам. Шах в душе может быть и не злой, человек, безусловно, без всякой воли: поклявшись на Коране Садр-Азаму торжественной клятвой не смещать его в течение всего своего царствования, шах, поддавшись наветам своей злобной супруги и ее брата Фарман-Фармы, забыв, что всем обязан Садр-Азаму и, нарушив священную клятву, сослал его в город Кум (150 верст к югу от Тегерана, одно из мест паломничества мусульман, построен на собственной земле Садр-Азама, также и усыпальницы шахов Каджарской династии), задержав при этом жену и дочерей Садр-Азама в Тегеране. Но Фарман-Фарма не ограничился свержением своего врага: он уже неоднократно посылал к Садр-Азаму убийц отравить его или отделаться от него открытым убийством; и, не будь при нем 20 человек отчаянных казаков-головорезов, выбранных полковником, переодетых слугами или паломниками и, поклявшихся на Коране умереть раньше Садр-Азама, этого мученика давно бы не стало.
Без всякой политической и административной программы, Фарман- Фарма, приняв официальный титул военного министра, на самом деле сделался диктатором и, безусловно, овладел всем существом Мозаффар-эд-Дин-Шаха…Между тем казна была пуста, но даже мачиаты были частью уже собраны вперед для торжества, готовившегося на 23 апреля 1896 г. по случаю 50-летия царствования Наср-эд-Дин-Шаха…Быстро запутав дела, Фарман-Фарма с каждым днем продолжал приобретать все более и более врагов: муллы далеко не все доверяют его заискиваниям; солдаты и офицеры ропщут, не получая жалования (кроме казаков) в течение от 8 до 25 месяцев, а о других учреждениях и говорить нечего.
Понятно, что при подобных условиях все чаще и громче слышатся сожаления о сверженном Садр-Азаме; даже англичане, которым Фарман-Фарма предан, не менее других сожалеют о свержении Садр-Азама.
Видя, каким обаянием пользуются в настоящее время казаки, приобретшие себе глубокие симпатии во время событий 19 апреля 1896 г. Фарман-Фарман начал было с того, что попробован подорвать это значение и наложить руку на русского полковника — командира казачьей бригады, но это ему не удалось. Вопреки ожиданиям Фарман-Фармы, симпатии страны и духовенства оказались на стороне казаков, твердо поддерживавших порядок в дни смуты. Потерпев неудачу, Фарман-Фарма тем не менее не отказался от своего намерения подорвать значение казаков и повел дело иначе: понимая, что при всяком перевороте казакам будет принадлежать крупная роль, Фарман-Фарма решился во что бы то ни стало ослабить и даже по возможности совершенно подорвать значение казаков: посылка 130 персидских казаков в провинцию Хорасан для занятия карантинно-чумного кордона на афгано-персидской границе, как нельзя более соответствует видам Фарман-Фармы. Из 500 конных казаков в распоряжении полковника остаются 370. Если принять во внимание, что еще 20 лучших казаков находятся при Садр-Азаме в качестве телохранителей, более 100 по мелким командировкам, больных и проч., то в меру необходимости окажется 200–250 казаков. При наступлении же лета, более 100 казаков будет взято для охраны европейских миссий в окрестностях Тегерана и что тогда останется в минуту надобности в руках у русского полковника?
Престиж казаков в настоящее время так велик, что большинство иностранных представителей хлопочут, чтобы их миссии охраняли казаки не только летом, но и постоянно, а не распущенные сарбазы (пехотные солдаты).