Наконец, в борьбу против бакуфу включилась часть императорского окружения кугэ — дофеодального класса, отличавшегося по своему положению от феодальной знати, или даймё. Этот слой высшей аристократии находился в зените славы и политического могущества в период господства Фудзивара. Жизнь придворной аристократии этого периода детально освещена Мурасаки Сикибу в произведении «Гэндзи Моногатари» и Сэй Сёнагоном в произведении «Макура Соси». При правлении Токугава кугэ обеднели и утратили прежнее значение[19], но они сохранили память о прошлых днях, когда мастерство в поэзии или каллиграфии приносило большую славу, чем все военные доблести. Бакуфу и военные круги с презрением относились к гуманистическому, гражданскому мировоззрению кугэ. Тем не менее сёгунат, понимая, что эта придворная знать может питать недовольство по отношению к нему, принимал меры предосторожности, чтобы помешать установлению связей между придворной знатью и даймё[20]. Некоторые из наиболее активных кугэ — Ивакура, Сандзё, Токудайдзи — заключили секретный союз с наиболее решительными антиправительственными элементами, главным образом из клана Тёсю. Эти кугэ, свободные от полицейского надзора и пользовавшиеся большим влиянием благодаря своей близости к императору, составили ядро, вокруг которого оппозиционные даймё (из кланов Сацума, Тёсю, Тоса и Хидзэн) образовали антиправительственный союз. Можно сказать, что первым сознательным политическим движением против сёгуната был именно этот союз или объединение придворной знати с самураями (кобу-гаттай)[21]{13}. Деятельность этого союза особенно усилилась после смягчения системы санкин-котай в 1862 г., в результате чего даймё получили возможность беспрепятственно посещать Киото. Однако с обострением борьбы этот союз распался. В качестве лидеров движения за реставрацию выдвинулись самураи низших рангов и ронины, тогда как даймё, сбитые с толку быстрым поворотом событий и напуганные экстремизмом своих вассалов, в особенности из клана Тёсю, выпустили инициативу из своих рук, которая перешла к честолюбивым советникам, или ронинам[22].
Есть некоторый элемент иронии в том, что культ преданности императору, который в течение длительного времени насаждали феодальные власти бакуфу, обернулся против них же самих, когда их политические противники выставили лозунг «сон-но» (уважение к императору). Бакуфу трудно было бороться против этого лозунга, поскольку оно не могло противопоставить ему какой-либо другой лозунг. Положение трона при режиме Токугава ничем не отличалось от того положения, которое он занимал при предшествующих сёгунатах — Камакура и Асикага. Тот факт, что сёгун обладал фактической властью, а император находился в строгом уединении в Киотоском дворце, теоретически обосновывался тем соображением, что личность императора не должна оскверняться заботами о государственных делах; поэтому император как бы передавал на время свои полномочия главнокомандующему, носившему титул «сэйитай-сёгун», хотя теоретически император продолжал оставаться носителем власти.
Токугавский сёгунат окружил трон непроницаемой стеной церемониальных рогаток и до такой степени ограничил его связи с внешним миром, что император никогда не мог играть сколько-нибудь заметной роли в политической жизни страны. Но в течение двух с половиной веков токугавского господства в японском обществе вызревала новая политическая идеология, которая оказывала все большее и большее влияние на умы образованных кругов. Под влиянием высланного из Китая при минской династии Шу Шун-суя, или Чу Шун-шуя 1600–1682 гг.), в клане Мито образовалась школа историографов вокруг мецената историков — Токугава Мицукуни 1628–1700 гг.). Мицукуни попросил китайского ученого помочь написать историю Японии — Дай Нихон Си, причем красной нитью через всю книгу должна была проходить идея преданности трону. Исследователи, пожалуй, преувеличивают, когда подчеркивают влияние этого труда на современников, потому что он был опубликован только в 1851 г., да и то лишь частично. Кроме того, этот труд, написанный в строгом классическом стиле, был малодоступен для рядовых самураев[23]. Но как первый труд он несомненно послужил стимулом для появления других исследований, излагавших те же самые взгляды[24].