– Это были агенты Темпоральной Художественной Корпорации.
– Неужели мои картины настолько дороги в будущем? – Стремительно крепнущая в голосе надежда о многом говорит. Я незаметно подмигиваю напарнику. А тот отвечает бодрым тычком ноги под столом.
– Не то слово, дороги… Баснословно дороги! – подбрасываю "дровишек" в топку пылающего воображения.
Парень наконец-то смотрит на нас, открыв рот. Постепенно согбенность уходит, волосы как будто становятся чуть аккуратней уложены, избавляясь от неряшливых сосулек, и даже одежда начинает расправлять давно окаменевшие складки. Уверенность в себе, только слегка проклюнувшись, начинает стремительно разрастаться. Еще час назад тусклый и безжизненный взор приобретает глубину и ясность. Кажется он начинает зрить сквозь толщу времён. Наступал психологический момент для решающего удара:
– Понимаешь, они берут из прошлого малоизвестного художника и "раскручивают" его – кражи, скандалы, утеря картин, купленные отзывы критиков, всем этим приучают около-художественную тусовку к имени, а затем на нескольких оставшихся картинах, "буквально чудом" избежавших исчезновения, делают ему имя. Публика любит сказки о талантах-неудачниках, восставших из небытия. И это намного проще и эффективнее чем искать истинные таланты. Которые, к слову, уже учтены все и оприходованы Художественной Корпорацией. А для насыщения агрессивно растущего бездонного изобразительного рынка истинных гениев недостаточно. Поэтому, они уже не ищут таланты. Они творят их сами!
– Не понял, как это – творят?
Я по памяти начинаю цитировать Всемирную Энциклопедию:
– Достоверно известно о тридцати шедеврах. О месте нахождения всех пятнадцати украденных среди экспертов ходит самая противоречивая информация. Имеются также репродукции четырех "финальных" полотен, являющихся непревзойденным отражением душевных метаний великого художника в трудный период жизни. Сами картины утеряны. Десять ранних полотен, найденных в разное время, хранятся в частных коллекциях и экспонируются в музеях…
Физиономия художник по мере знакомства со своей историей расплывается в блаженной улыбке. Я буквально вижу, как в немытой голове бодро идет процесс восстановления было навсегда утраченного Эго…
– Постойте! – внезапно выныривает он из убаюкивающих видений и вклинивается в самом интересном месте, – Что вы сказали? Самоубийство? Я не ослышался?
– Нет, – напарник холодно повторяет по слогам, – Са-мо-у-бий-ство!
Лицо собеседника леденеет, щёки быстро теряют недавно обретённый цвет живых роз:
– Как самоубийство… Когда?
– От этого мы тебя и пытаемся защитить. Понимаешь, – агрессивно наседаю я, – Как художник, ты, по большому счёту, бездарь. Ценность твоих картин – тьфу и растереть.
Оценив вытянутость физиономии, расчётливо поправляюсь:
– Хм-м, то есть имеют малую ценность. И не видать тебе признания, если бы не вмешательство Темпоральной Художественной Корпорации. Руками своих хроно-агентов, действующих в этом времени, была организована выставка, потом кража, а затем устраивая периодическую шумиху в СМИ и подпитывая её в течение нескольких лет, переведёт твои картины из разряда мало-художественного мусора в шедевральные произведения искусства начала двадцать первого века.
На молодого человека уже нельзя смотреть без горьких слёз. Процесс нарождения нового гения стремительно обращается вспять.
– А позже с помпой будет открыт основной "тайник" с пропавшими картинами, и всё будет распродано с максимальной выручкой. Вот так-то. Это всего лишь бизнес… из пустоты.
– Что вы от меня хотите? – убито спрашивает так и несостоявшийся маэстро кисти и красок.
– Заявление и показания на хроно-агентов Корпорации. Фактура у нас собрана, и уж мы быстренько предъявим им обвинение и пересажаем. Темпоральное мошенничество и доведение до самоубийства.
– Доведение?
– Ну конечно, с чего бы ты стал бросаться под поезд? Живой ты им не нужен. Ожидается начало поступления основной прибыли. Ценность представляют только ограниченные партии "товара", а за свою жизнь сколько ты мог бы "наваять"? Тысячи, при их известной ценности в полтинник, – мой коллега по цеху покровительственно усмехается.
– Я правильно понял, что, оставшись жить, я останусь нынешним, никому неизвестным мазилкой?
– Абсолютно точно! – цинично "подбадриваю" я.
Художник задумывается, и мы уже теперь не торопим, коварно ожидая всходов вброшенных семян – этаких зубов дракона.