Уже когда колонна подошла к Белостоку, ей пришлось поворачивать обратно — наши взяли Брест. Те самые учебные части, оставленные напротив него для демонстрации наступления, вдруг неожиданно для самих себя проломили оборону немцев и на всем скаку вломились в город. Правда, им пришлось еще неделю расковыривать несколько фортов, но падение города было совершенно внезапным. Как выяснилось, по немецким штабам прошла информация о взятии нашими войсками Варшавы. Варшава была гораздо важнее Бреста — города, через который уже практически не шли грузы. Варшава же была транспортным узлом, его потеря катастрофически ухудшала снабжение всей Польши. Других частей поблизости не было — все или еще наступали на наши укрепления, или рвались из западни Мазурских болот, или были на юге. Единственными частями оказались части Брестского гарнизона — их и направили спасать Варшаву, оставив в Бресте жидкое прикрытие, и теперь уже оно должно было показывать нам свою оборону. Театр с нашей стороны оказался правдоподобнее. Снова пришлось брать Остроленку. Большинство немецких подразделений уже форсировало Нарев и также скорым ходом шло спасать Варшаву. Им-то в хвост и врезались наши батальоны, размазав немцев по шоссе толстым слоем, в котором завязли не доходя каких-то десяти километров до Варшавы — успели подтянуться Брестские части и остановили наш второй поход на Варшаву. Мы откатились за Буг и стали вгрызаться в грунт.
Поляки сражались за свой город два месяца. Масса оружия, взятого с немецких складов, стянутые со всей округи подразделения Армии Крайовой, три года оккупации, защита своей земли, близость наших войск — все это вселило в панов уверенность в победе. Если бы они так сражались осенью 39го — дальнейшей войны скорее всего просто не было бы.
Мы как могли помогали. Точечные бомбардировки путей сообщения, действия ДРГ и ударных батальонов в лесах между Вислой и Бугом — мы как могли осложняли немцам маневр. На какое-то время поляки из АК и варшавские евреи даже решили, что справятся сами, поэтому отодвинули коммунистов от всяких дел и фактически выдавили их из города. Мы стали формировать из этих отрядов отдельные группы, вооружать и тренировать по своим методикам. В штурмовых частях, действовавших в Польше, ввели поляков до трети состава — это не сильно ослабляло наши части и вместе с тем позволяло передавать опыт на конкретных примерах. То есть действовали по той же схеме, что и со своими новобранцами, только наши приходили в боевые части уже после КМБ и их подготовка была гораздо выше, им оставалось только пройти обкатку боями. Поляки же и учились, и обкатывались одновременно, но особых проблем не было — рядом с нами они тоже становились двужильными и дисциплинированными.
У нас же была проблема с командованием крупными соединениями — такого командования просто не было. Высшие офицеры, которые вышли к нам из окружения, уже показали свою несостоятельность, угробив свои соединения, поэтому мы опасались ставить под их командование новые части — не хватало, чтобы угробили и их. Мы попытались создавать из этих офицеров оперативные штабы, которые разрабатывали бы крупные операции, но пока они явно не блистали — один штаб созданную под них дивизию загнал в дебри припятских болот, перемешал батальонные колонны — они потом выбирались оттуда чуть ли не неделю. Атака тоже им пока не удавалась — командиры батальонов, выращенные уже нами, зачастую просто отказывались выполнять приказ о лобовой атаке, чем так любил грешить высший комсостав РККА. И комиссия по изучению боевого опыта вставала на сторону комбатов, тем более что те находили способы взломать оборону без лобовых атак — обходя узлы обороны по промежуткам и труднопроходимым местам, они просто перерезали коммуникации опорных пунктов, становились в гибкую оборону и просто отражали атаки с двух направлений — со стороны опорного пункта и деблокирующих войск. При достаточном подавлении немецкой артиллерии и развитой ПВО такой способ боевых действий значительно уменьшал наши потери — атаковать в лоб теперь приходилось немцам. Главное, чтобы разведка не проспала сосредоточение немецких войск на участках прорыва, а уж комбаты — своими силами или во взаимодействии с соседями — концентрировали на направлениях предполагаемых атак силы, сравнимые с силами наступающих, что позволяло отбивать атаки с минимальными потерями с нашей стороны и вместе с тем наносить существенный урон фрицам. Тут главное было отследить резкие смены направления атаки и купировать их мобильными подразделениями — только чтобы наступающие увязли в нашей подвижной обороне, а уж там подтянется пехота и обложит наступающих с разных сторон, устраивая им огневые мешки и быстро рассасываясь, когда немцы нащупают внезапно возникшую оборону и начнут ее давить артиллерией и минометами.
Такие способы войны приводили к тому, что потери немцев были раз в десять выше наших — за время летних боев мы потеряли убитыми около четырех тысяч человек и под сто тысяч раненными, тогда как фрицы оставили в мазурских болотах более двухсот тысяч одних только трупов и около сорока тысяч — пленными и раненными, также попавшими нам в плен. Сколько раненных они смогли вывезти — неизвестно, но в одной только Варшаве польские повстанцы расстреляли двенадцать госпиталей — почти двадцать тысяч фашистов. Бойня. Не последнюю роль в уменьшении потерь сыграли и наши бронежилеты, уже третьей модификации — с толстыми стеклопластиковыми квадратами, обложенными стальными пластинками. Прорывая внешнюю стальную пластину, пули и осколки часто вязли в стеклопластиковой массе, лишь царапая внутренние пластины и оставляя синяки. Были и переломы ребер, и контузии, но все-равно количество тяжелых ранений и тем более смертей снижалось значительно — порой все пять передних пластин были изодраны в клочья близким взрывом, а солдат получал только ушибы и ранения конечностей. Без броника он был бы трупом. Статистика повреждений бронежилетов говорила о том, что было спасено уже более ста тысяч жизней, количество тяжелых ранений снижено на пятьсот тысяч. Без броников нашей армии уже давно бы не было.
Глава 22
Исследовательские работы по средствам поражения и защите от них я начал практически сразу, как попал сюда и сбил какой-то костяк из технических специалистов. Стойкость, сила духа — все это несомненно нужные и полезные качества. Но как с их помощью было противостоять банальному осколку — было непонятно — он просто пробьет меня несмотря на всю стойкость и силу духа, какие я только смогу найти. Не знаю, может один я такой малодушный, но хотелось все-таки получить какие-то более конкретные сведения — почему этот осколок меня не убьет и в каких конкретно ситуациях он это не сделает или сделает. Поэтому-то я и собирал все сведения о поражающем воздействии пуль и осколков, а также способы, как их избежать.
Поэтому уже в июле сорок первого я организовал несколько команд, которые изучали эти моменты. Они двигались с разных сторон — одни исследовали степени поражения тела — какая энергия нужна например для проникающего ранения, какая — переломает кости, а какая оставит лишь синяк. Другая группа исследовала возможности поражения осколков и пуль — их скорости и энергии на разных дистанциях, а также защитные способности разных преград — насколько преграда уменьшит скорость и энергию пули или осколка.
Проникающую способность исследовали в основном на свиных тушах — разгоняли стальные стержни до нужной скорости и затем измеряли степень поражения. Потерю скорости осколков определяли косвенными методами — по пробитию древесины — сначала измеряли сопротивление конкретного образца древесины известной силе, затем разгоняли стальной шарик до нужной скорости, смотрели, насколько он ее пробьет — и так из степени проникновения вычисляли скорость, на которой шарик подлетал к преграде.
Определяли и наиболее массовые средства поражения на поле боя. Прежде всего внимание уделяли осколочным снарядам — по статьям я помнил, что чуть ли не две трети поражений во второй мировой войне приходилось на осколки. Поэтому мы направили свои усилия прежде всего на них, хотя по-началу, когда мы вели засадные бои, наверное было бы логичнее исследовать пулевые ранения. Но это мы поняли уже по прошествии некоторого времени. А в июле мы просто взорвали несколько десятков наших и немецких мин и снарядов в ямах, окруженных досками, потом собрали осколки, подсчитали их количество, размеры, удаленность от точки подрыва снаряда, и глубину проникновения, и на основании этих данных определили примерную скорость осколков.