Весь этот ад, что мы устроили немцам в их тылах, привел к росту кривой их потерь. Если раньше, еще полгода назад, их ежедневные потери при отсутствии наступательных боев были где-то триста человек убитыми и полста ранеными, то теперь они возросли в двадцать раз — шесть тысяч одних только трупов. Соответственно, даже без проведения наступательных или оборонительных операций, в год они будут безвозвратно терять нужные нам два миллиона человек. Конечно, наивно ожидать, что они так и будут терпеть этот отстрел, но пока тенденция обнадеживала.
В этом нам сильно помогала новая техника разведки. Тепловизионные приборы нами применялись уже более года и постоянно совершенствовались, хотя самонаводящиеся ракеты пока не получались — чистота материалов была недостаточна для датчиков небольшого размера и они теряли цель. Но тепловизоры уже давали приличную картинку — матрица из 64×64 элементов вибрировала, сканируя площадь, и выдавала на ЭЛТ развертку вполне телевизионного качества. Мы могли различать отдельных пехотинцев с расстояния в пять километров, танки — с восьми, а стреляющую батарею, точнее — пороховые газы — с двадцати.
Неожиданно выстрелила радиолокация. Еще полтора года назад, когда проектировались наши РЛС, меня поймал один из физиков. Он чуть не подпрыгивал рядом от нетерпения и, махая руками, восторженно, взахлеб, рассказывал мне мелкие детали их придумки. Только услышав начало его рассказа, я тут же прервал его радостный монолог и рванул в лабораторию. И вот теперь мы подходили к покрашенной белой краской двери, у которой стоял часовой, а ученый все продолжал сыпать терминами. Я остановил его речь — не надо такое выносить из этих стен.
В лаборатории на столе находилась интересная конструкция — среди собранного из стальных трубок каркаса размещался карданный подвес с двумя электромоторами, а в самом подвесе была закреплена тарелка антенны. Провода тянулись от конструкции к пульту управления с ЭЛТ. Физик махнул рукой — "Запускайте!". Младший лаборант защелкал тумблерами. Ожил блок управления, разогрел свои лампы. Лаборант щелкнул еще парой тумблеров. Завыли моторы и антенна дернулась и вдруг начала четко сканировать своим хоботом пространство перед собой. Напротив у стены было какое-то нагромождение ящиков, стальных труб, мешков с цементом, и сейчас на экране электронно-лучевой трубки просматривались смутные ориентиры этой композиции.
— Ну что сказать, молодцы! Какие параметры прибора?
Физик снова начал сыпать терминами из радиотехники и механики. Я его остановил и попросил выдать только сухую информацию и как и когда они смогут улучшить эти показатели. Пока на сантиметровой волне, на расстоянии двадцать метров и при мощности пятнадцать ватт они могут разглядеть вот это. На других расстояниях пока не проверяли — помнили о секретности.
Молодцы. Физика как руководителя, и лаборанта как автора идеи наградили, обеспечили режим секретности, улучшенное жилье и продолжение работ. Так у нас появилась возможность сканировать поверхность земли радиолучом. И это позволило вести разведку и бомбометание и в плохих погодных условиях — через тучи, облака, ночью, что очень пригодилось, особенно после появления у немцев высотных ракет.
На доводку технологии ушел почти год, и сейчас мы стали массово применять сканирующие РЛС для поиска техники, так что прячь ее, не прячь, оператору надо только решить — какую управляемую бомбу послать на уничтожение — пятьдесят, сто или двести пятьдесят килограммов. Этого добра у нас было более чем достаточно — на немецких складах мы взяли много авиабомб и теперь снаряжали их устройствами управления. Производство этих устройств, как и другой массовой электроники, было максимально автоматизировано. Наши инженеры стали делать под массовые изделия специальные поля сверлильных точек — они состояли из набора головок сверления, расположенных над нужными позициями, и при подводе такой головки к плате шло сверление сразу многих отверстий. Для одной платы было достаточно двух-трех сверлильных полей. Конечно, такое поле было применимо только к одной плате, и при внесении в нее изменений приходилось менять и конфигурацию сверлильного поля — переставлять, убирать, добавлять сверлильные головки. Но значительное повышение скорости сверления многократно компенсировало эти затраты. Односторонняя установка элементов и пайка волной также многократно ускорила изготовление плат для радиоаппаратуры — теперь вместо сотен высококвалифицированных рабочих нам требовалось два-три десятка — для подачи, выемки заготовок и контроля процессов. Еще сильнее ускорил работы переход на поверхностный монтаж пассивных элементов — резисторы и конденсаторы мы стали делать без ножек — эти элементы припаивались к контактным площадкам на плате своими плоскими контактными площадками, для чего под каждую плату делался свой набор паяльных полей, где, как и в сверлильных полях, под каждый резистор или конденсатор вводилась своя паяльная станция. Рабочему требовалось вставить нужные резисторы по каждому паяльному органу — и далее все делалось автоматом — поле подводилось к плате, резисторы прижимались пружинками, по краям опускались подпружиненные паяльные жала и расплавляли припой, нанесенный на контактные площадки платы и элемента, надежно сплавляя их друг с другом.
Так что сейчас мы вполне могли тратить на одно немецкое орудие или танк один радиоприемник и набор аэродинамических поверхностей, управляемыми электромагнитами — мы могли сделать сотню таких наборов, тогда как немцы при той же трудоемкости — только одну пушку. Даже, как говорил выше — на миномет или пулемет, и даже группу фашистских солдат — такой размен вообще был бесценен.
Но основной упор нам приходилось пока делать на бомбардировки промышленных производств и транспортной инфраструктуры Германии и ее союзников. Наши союзники, чувствительно получив по хлебалу в начале 4Зго, прекратили бомбардировку Германии, сволочи. Якобы у них нехватка самолетов и их надо использовать на других направлениях. Мы-то прекрасно понимали, что тут сказались наши успехи — уж слишком активно мы стали мочить фрицев, и америкосы забеспокоились, что немцы и русские недостаточно поубивают друг друга. Пришлось взвалить на себя груз бомбардировок, без этого промышленность и транспорт фашистов чувствовали себя слишком вольготно, к тому же уже в сорок втором немцы начали переводить промышленность на военные рельсы, все больше уменьшая долю гражданской продукции — Гитлер отказался от идеи поддерживать жизненный уровень германского народа, чтобы он не чувствовал войны, а Геббельс само собой обосновал необходимость таких шагов. Это было тем более легче сделать, что завоеванная Европа стала щедро "делиться" продуктами питания и потребительскими товарами со своими "защитниками от большевизма".