— Это можно, Валериан, — устало отвечал Николай Зубов. — Я правильно сделал, когда решил первым сообщить Павлу, что государыня при смерти. Ублюд… Э… Его императорское величество пообещал нам простить все прегрешения.
— Как мы допустили, что вынуждены вымаливать прощение за то, что искренне служили государыне и Отечеству? — спросил Валериан, с тоской посматривая в сторону комнаты, где все еще без сознания лежал Платон Зубов.
— Бог даст, брат, и ты еще завоюешь славу на Кавказе, — без уверенности в голосе сказал Николай.
Валериан ничего не ответил. Он, двадцатичетырехлетний генерал, был не самым глупым человеком в России. Понимал, что поставлен командовать русскими войсками в будущей русско-персидской войне, способной перерасти и в войну с Османской империи, лишь только по решению государыни. При дворе, тем более в армии, Павла не поняли бы, если он оставит Валериана командовать большим воинским соединением. В России нет недостатка в генералах, а есть еще и Суворов.
— Николай, я тут подумал, а что, если попробовать уговорить императора поставить над войсками Суворова? — спросил Валериан после долгой паузы.
Лакеи уже приносили новый мундир Николаю Ивановичу Зубову, уже стояла кадь с теплой водой и мокрыми полотенцами. Слуги в доме знали свое дело и понимали, что их хозяин не станет подниматься на верх в свои спальни, чтобы переодеться. Уже повара приготовили перекус и доводили до готовности запеченных голубей. Захочет поесть хозяин или не захочет — это дело его. А вот слуги должны быть предупредительными, особенно, когда в доме нет недостатка в средствах.
Сегодня у слуг будет шикарный обед, потому как Николаю Ивановичу, не смотря на то, что он не ел более суток, кусок в горло не полезет. А вот водки он выпить был не против.
— Степан, хлебного вина мне! — потребовал старший из братьев Зубовых, когда на нем уже застегивали пуговицы на мундире.
В миг обернувшись, уже через две минуты, ливрейный слуга Степан держал на подносе графин с водкой, две стограммовые рюмки, а так же тарелочку с солеными маленькими огурчиками, которые более остальных закусок предпочитал хозяин, хотя была и нарезанная ветчина.
— Давай, брат, за упокой! — сказал Николай Зубов, подходя ближе к Валериану.
Степан проследовал за хозяином.
Выпили молча. Никто ничего не казал, даже не сморщился. У двух мужчин было такое состояние, когда водка долго не берет. Ну а что говорить? Мужчины испытывали схожие эмоции. Казалось, что рушиться мир, уходит опора под ногами.
— Дозволено ли мне будет обратиться к вам, ваше сиятельство? — дождавшись, когда Зубовы выпью и закусят, спросил лакей Степан.
— Ну, братец, говори! — доброжелательно ответил Николай Иванович.
Степан служил давно и никогда не осмеливался подымать личные темы, всегда понимал момент, имел чувство такта, и не был назойливым, осознавал свое место. Потому Николай Зубов был готов слушать слугу даже в такое время и с таким угрюмым настроением.
— Ее сиятельство, Наталья Александровна, отправляла слугу с тем, что она сегодня же возвернется, — сообщил Степан.
Николай Иванович не стал говорить, что его жена, та самая «Суворочка» нынче не к месту и лучше бы ей находится в имении своего родственника Дмитрия Ивановича Хвостова. Наталья Александровна поехала повидаться со своей кузиной Аграфеной Ивановной, в девичестве, Горчаковой. Хвостовы перед Рождеством всегда отправлялись в небольшое имение недалеко от Петербурга, чтобы там, в семейном кругу, отмечать такой важный праздник.
— Это к лучшему, брат. Молодая жена вернется, да напишет письмо батюшке своему. Удачно, что ты поспешил со свадьбой, не стал тянуть, как Салтыковы, упустившие возможность породниться с Суворовым. Нынче, когда мы в сложном положении, Александр Васильевич не согласился бы на такой брак. Ты не робей, прорвемся! У нас не такая слабая партия, — сказал Валериан, подбадривая брата.
На самом деле, — да, Зубовы были в той или иной степени, но в отношениях со многими видными людьми. Пусть после смерти императрицы большая часть этих вчерашних друзей и знаться не захотят, но другая часть останется. А тут отношения и в английском посольстве и среди военных.
— Поехали, Валериан, покажемся при дворе, а то, еще больше потерям людей в приятелях! — сказал Николай Иванович, обращаясь к брату. Уже на выходе из дома, бросил лакею. — Прибудет ее сиятельство, передай мою волю, чтобы была дома и присматривала за медиками у постели Платона Александровича.