Пассов и Шпигельглаз, как отмечал Павел Анатольевич, были «в восторге от моей встречи с Берией». Они настолько прониклись уважением и симпатией к своему подчиненному, что отправились провожать его на Киевский вокзал, откуда он в отпуск отъезжал на Украину. Спустя четыре месяца эти теплые отношения начальников дорого обошлись Павлу Анатольевичу.
В отпуске Павел навестил мать, жившую в Мелитополе, а затем родителей жены в Харькове. И пока он проводил время у родных, Пассов подготовил три представления: к назначению старшего лейтенанта Судоплатова на должность своего помощника — начальника 5‐го отдела ГУГБ НКВД СССР, досрочному присвоению воинского звания «капитан» и к награждению орденом Красного Знамени.
25 сентября 1938 года на погон Павла Анатольевича скатилась еще одна звезда — третья. В тот момент, казалось своего профессионального триумфа, он и не подозревал, что эти три документа могут сыграть роковую роль в его судьбе и судьбе жены и послужить основанием для вынесения смертного приговора.
До очередного испытания оставался один месяц и 28 дней, а пока Павел с головой окунулся в работу. Времени на отдых почти не оставалось, из закордонных резидентур к ИНО поступала все более тревожная информация, Она не оставляла сомнений в том, что заматеревший хищник — фашистская Германия готовится к большой войне. В это же самое время в СССР полным ходом шла кампания по изобличению троцкистов и «врагов народа», с каждым новым днем она приобретала все более безумные масштабы.
В душе Павла нарастала тревога, ее усиливали обмолвки коллег из подразделений военной контрразведки. В последние недели они сутками пропадали на службе, а руководитель-комбриг Николай Федоров по нескольку раз в день прибывал с докладами в кабинет Ежова. Профессиональный опыт и интуиция подсказывали Павлу Анатольевичу, что что-то неблагополучное происходит в самой армии. Громом средь ясного неба для него прозвучало сообщение в советской печати о раскрытии «военно-фашистского заговора в Красной армии», во главе которого стояли прославленные полководцы времен Гражданской войны Маршалы Советского Союза Михаил Тухачевский, Василий Блюхер, Александр Егоров и другие военачальники. Их обвиняли в том, что они, «вступив в сговор с Троцким и нацистской Германией, готовили военно-фашистский переворот». Приговор им был суровый — расстрелять!
Маховик репрессий, запущенный Сталиным, набирал обороты. Вслед за ними:
«…Из 108 членов Военного совета при наркомате обороны к ноябрю 1938 года от прежнего состава осталось только 10 человек. В 1937–1938 годах были осуждены Военной коллегией Верховного суда СССР 408 человек из числа руководителей и начальствующего состава РККА и ВМФ. К высшей мере — 403 человека, 7 — к разным срокам наказания в исправительно-трудовых лагерях. Всего за этот период в РККА, ВМФ и НКВД было арестовано 28 тыс. 62 военнослужащих» (Военная контрразведка. История, события, люди. Кн. 1. С. 81).
В ноябре 1938 года нарком обороны маршал Семен Тимошенко, выступая перед руководящим комсоставом Красной армии, назвал общую цифру тех, кто по тем или иным причинам был исключен из рядов Вооруженных сил СССР. В частности, он заявил:
«…из Красной армии «вычистили» 40 тысяч человек, то есть было уволено, а также репрессировано около 45 % командного состава и политработников РКК» (Военная контрразведка. История, события, люди. Кн. 1. С. 81).
Для людей военных эти цифры скажут все, если подразделение имеет некомплект личного состава 30 %, то оно считается не боеготовым. Здесь же надо вести речь не просто о некомплекте, а о катастрофическом некомплекте командных кадров, от которых в бою зависит многое, если не все.
Такое же положение с кадрами, как в Красной армии, сложилось и в органах госбезопасности. Практически с момента назначения на должность наркома Ежов со свирепостью восточного сатрапа принялся «очищать ряды НКВД, от проникших в них троцкистов и других враждебных элементов». К концу 1938 года со своих должностей были сняты все 18 комиссаров государственной безопасности. Они были либо расстреляны, либо посажены в тюрьмы, за исключением Слуцкого, «скончавшегося» в кабинете Фриновского. Из 122 высших офицеров центрального аппарата НКВД на своих местах остался только 21 человек.
Одновременно с разоблачением главных заговорщиков в Москве и Ленинграде в республиках, краях и областях, подобно тифозным вшам на теле тяжелобольного, десятками множились свои «параллельные» и «резервные» «левые» и «правые заговоры». Ретивые первые секретари и начальники управлений НКВД, демонстрируя свою преданность Вождю, стремились перещеголять друг друга в достижении чудовищных показателей по количеству уничтоженных и осужденных «врагов народа», не подозревая, что вскоре сами станут жертвами.