«…1) за притупление большевистской бдительности, выразившееся в том, что СУДОПЛАТОВ, работая на протяжении ряда лет в отделе, находясь в близких взаимоотношениях с быв. нач. отдела СЛУЦКИМ, быв. зам. нач. отдела ШПИГЕЛЬГЛАЗОМ, быв. сотрудницей 5‐гоотделаСОБОЛЬиеемужемРЕВЗИНЫМ, непыталсяинесумелразоблачитьихкаквраговнарода;
2) за то, что находился в близких взаимоотношениях с ныне разоблаченным врагом народа ГОРОЖАНИНЫМ, с которым работал до прихода в ИНО на Украине, и когда парторганизация разоблачила ГОРОЖАНИНА как скрытого троцкиста, СУДОПЛАТОВ выступал с защитой ГОРОЖАНИНА;
3) за то, что не принял мер к разоблачению эсера-белогвардейца БЫСТРОЛЕТОВА, материалы о котором находились у СУДОПЛАТОВА с 1933 года и он, БЫСТРОЛЕТОВ, в 1937 году работал в отделе и привлекался СУДОПЛАТОВЫМ к оформлению стенгазеты;
4) за то, что СУДОПЛАТОВ не принимал активного участия в борьбе парторганизации за очищение отдела от предателей и шпионов, пробравшихся в отдел, за использование служебного положения в личных целях:
П.А. СУДОПЛАТОВА из рядов ВКП(б) исключить.
Секретарь парткома 5‐гоотделаГУГБНКВДЛЕОНЕНКО».
Сегодня, когда читаешь пожелтевшие от времени страницы протокола того партийного заседания, хранящиеся в архиве № 1 РГАСПИ (г. Йошкар-Ола. — Примеч. авт.), то с трудом представляешь, как одним только словом можно было вычеркнуть человека не просто из рядов ВКП(б), а лишить свободы и даже жизни. В то суровое и безжалостное время, когда во имя призрачных идеалов приносились в жертву тысячи человеческих жизней, одна из них на весах партийных вождей ничего не стоила. Награды и прежние заслуги также не имели значения, если на тебя пала тень подозрений в «отходе от генеральной линии партии» или недостаточной преданности Вождю. Мимолетно оброненное неосторожное слово, поездка на дом, пусть и деловая, к заболевшему руководителю, как оказалось, «врагу, пробравшемуся в орган», пара костюмов, присланных Агаянцем из Парижа (тех самых, что Павел заказал в ателье), и даже пассивное участие в работе редколлегии стенной газеты могли послужить веским основанием для обвинений в пособничестве изменникам.
В тот день, 23 ноября 1938 года капитан госбезопасности Павел Судоплатов, блестяще выполнивший личное задание Сталина, из героя в мгновение ока превратился во «врага народа». Безжалостный маховик репрессий, запущенный партийными функционерами, не знал остановки. Карающий меч, изображенный на эмблеме НКВД, был занесен над головами Павла Анатольевича и его жены. Со дня на день они ожидали ареста. Позже он так вспоминал о том проклятом для его семьи времени:
«…Я чувствовал себя подавленным. Жена тоже сильно тревожилась, понимая, что над нами нависла серьезная угроза. Мы были уверены, что на нас уже есть компромат, сфабрикованный и выбитый во время следствия у наших друзей. Но я все-таки надеялся, что, поскольку был лично известен руководству НКВД как преданный делу работник, мой арест не будет санкционирован. В те годы я еще жил иллюзией, что несправедливость может быть допущена к члену партии лишь из-за некомпетентности или в силу простой ошибки…»
И далее:
«…Сталин виноват не только в преступлениях, совершенных по его указанию, но и в том, что позволил своим подчиненным от его имени уничтожать тех, кто оказался неугоден местному партийному начальству на районном и областном уровнях… То была целенаправленная политика. На руководящие должности назначались некомпетентные люди, которым можно было отдавать любые приказания. Впервые мы (с женой) боялись за свою жизнь, оказавшись под угрозой уничтожения нашей же собственной системой» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1959 годы. С. 98–99).
А она, угроза смерти, напоминала о себе каждый день и каждый час. Тревожный шепоток об очередном аресте знакомых или сослуживцев, гулявший по коридорам Лубянки, все более сгущал жуткую атмосферу вокруг семьи Судоплатовых. Он приходил на работу и:
«…сидел у себя в кабинете за столом, ничего не делая. Новые сотрудники не решались общаться со мной, боясь скомпрометировать себя. Помню, что начальник отделения Гаранин, беседуя со своим заместителем в моем присутствии, переходил на шепот, опасаясь, что я могу подслушать» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1959 годы. С. 99).
Горечью и досадой на своих соратников пропитаны эти строки. Но Павел Анатольевич не упрекал их в слабости, поскольку каждый выживал как мог. Теперь не только его судьба, но и жизнь жены висели на волоске. Исключение из партии для сотрудника органов госбезопасности в то время было равносильно смертному приговору не только ему самому, а родственникам, в лучшем случае грозило ссылкой