Поверил и Коновалец! Он воскликнул:
«…Что ты делаешь?
— Эту землю с могилы Петлюры отвезу на Украину, — ответил я, — мы в его память посадим дерево и будем за ним ухаживать.
Коновалец был в восторге. Он обнял меня, поцеловал и горячо похвалил за прекрасную идею. В результате наша дружба и его доверие ко мне еще более укрепилось» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 32).
После случая на парижском кладбище для Павла уже не существовало ни личных тайн Коновальца, ни тайн в деятельности ОУН, ни тайн о ее связях со спецслужбами Германии. Он получил доступ к самой секретной информации, но этим не ограничился и искусно углублял раскол в верхушке националистов, сталкивал лбами «стариков» — окружение Коновальца и «молодых волчат» — Бандеру и тех, кто стоял за ним.
По возвращении из Парижа в Берлин Павел, воспользовавшись свободой, предоставленной ему Коновальцем, выехал в Вену, где ему была назначена явка со связником Центра. На этот раз на нее прибыл один из самых опытных советских разведчиков Петр Зубов. Встреча с ним не заняла много времени, встретились два профессионала, которые понимали друг друга с полуслова. Павел передал собранную информацию и получил новое задание, оно касалось выяснения характера совместной деятельности ОУН и абвера на Западной Украине.
Озабоченность Центра данным вопросом была более чем обоснованной. Угроза войны с Германией нарастала, а разведывательно-подрывная деятельность украинских националистов приобретала все более масштабный характер. В этих условиях Слуцкий и Шпигельглаз посчитали необходимым изменить статус Павла, поднять его до уровня головного представителя ОУН на Украине. И здесь снова понадобился «старый друг» Коновальца и проверенный в деле Лебедь. По каналу, организованному через Финляндию, а именно Полуведько, главарю ОУН было сделано предложение, от которого тот не мог отказаться.
В частности, Лебедь сообщал, что через соратника националистов, капитана судна загранплавания «удалось пробить для Павлуся должность судового радиста». Получив эту информацию, Коновалец ни секунды не колебался и поддержал. Он, рассчитывая оперативно получать информацию о состоянии нелегальных структур ОУН на Украине и направлять их деятельность, назначил Павла своим представителем. Замысел Слуцкого и Шпигельглаза удался, и они с нетерпением ждали возвращения Павла.
Коновалец не стал медлить и направил его в СССР. По пути до советской границы Павла сопровождал сам заместитель Коновальца — Сушко. Они благополучно добрались до Финляндии и вышли к «окну» на границе. От родной земли Павла отделяли несколько сотен метров нейтральной полосы. Он ступил на нее. Под ногами чавкала болотная жижа, каждый шаг давался с трудом, метр за метром Павел становился все ближе к родной советской земле. Впереди возник полосатый пограничный столб, на нем угадывались четыре буквы: СССР. И здесь произошло то, что не укладывалось в планы ни Сушко, ни чинов из абвера. За спиной Павла прозвучал грозный окрик, лязгнул затвор винтовки и в следующее мгновение, как из-под земли появились финские пограничники. Они задержали его и препроводили в тюрьму.
По обе стороны: в Москве и Берлине — поднялся не шуточный переполох.
«…Чтобы узнать, что со мной произошло, на границу выехали Зубов и Шпигельглаз. Все посчитали, что, скорее всего, меня ликвидировал Сушко» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 34).
В течение трех недель между Берлином и Хельсинки, абвером и финской контрразведкой шло выяснение обстоятельств происшествия и поиск козла отпущения. Все это время Павел содержался в камере и подвергался допросам. Он строго придерживался легенды прикрытия и не дал повода следователям для подозрений в причастности к советской разведке. Наконец Коновалец, абвер и финская контрразведка разобрались в ситуации, и Павел вышел на свободу. Чтобы дальше не искушать судьбу, в Берлине решили отправить его в СССР по легальному каналу. В сопровождении все того же Полуведько он добрался до Таллина. В Эстонии Павел не задержался и с новым литовским паспортом на руках по краткосрочной туристической визе въехал в Советский Союз. Через сутки он был уже в родных стенах на Лубянке и доложил о результатах выполнения задания.