21 сентября 1906 года данное сообщение появилось на информационных лентах Санкт-Петербургского телеграфного агентства.
За двое суток до этого события, потрясшего всю Россию, ничто не предвещало его наступления. Новороссийск, уставший от изнурительной, не по-осеннему небывалой жары, после проливного дождя нежился в освежающей прохладе. Наступил долгожданный бархатный сезон: морская вода еще не успела остыть, и сотни любителей плавания, спеша насладиться «последними теплыми денечками», толпами устремлялись к «золотым» пляжам Анапы; солнце, уставшее за долгое лето, умерило свой жар и ласкало нежными лучами; в воздухе появилась особенная хрустальная прозрачность, которая бывает только в это время года. Еще одним напоминанием местным жителям о приходе бархатного сезона стал приезд полчищ столичных светских львиц с модными в то время бархатными кошельками. Их владелицы бежали не столько от слякотной осени, пришедшей в северные и средние широты, сколько от ужасов революции, конвульсии которой продолжали сотрясать обе столицы Российской империи.
Здесь же, на беспечном юге, обласканном теплом, о ней однажды напомнил мятежный броненосец «Потемкин». Подобно грозному призраку грядущих великих потрясений в России, он появился на рейде Новороссийска, но встреченный орудийным огнем береговых батарей и верных царю кораблей, броненосец вынужден был взять курс на Абхазию. Но и там, не найдя поддержки, мятежники отправились в Румынию, чтобы сдаться на милость местных властей.
Революция в России, особенно жестоко и кроваво давшая о себе знать в старой столице, резко пошла на убыль. Московский великосветский бомонд, стремясь поскорее забыть об ее ужасах, устремился к благословенным берегам Крыма и Черноморского побережья. Особой популярностью пользовались круизы по морю в Абхазию и Батум. На один из последних рейсов, отправлявшийся по маршруту Новороссийск — Новый Афон — Сухум — Очамчира — Батум, билеты можно было достать только с боем.
18 сентября 1906 года счастливые их обладатели столпились у трапа парохода «Цесаревич Георгий». Он выглядел настоящим франтом на фоне чумазых, закопченных российских купеческих сухогрузов и утлых турецких фелюг. Под стать ему была и команда, одетая в парадную форму, она сверкала на солнце надраенными до зеркального блеска пуговицами и встречала пассажиров лучезарными улыбками. Капитан парохода Михаил Сенькевич — опытный морской волк, как и положено, занимал место на капитанском мостике. Попыхивая трубкой, он излучал собою непоколебимую уверенность в том, что его непреклонной воле подвластен не только экипаж, но и сама морская стихия. Особую торжественность моменту придавали духовой оркестр, выдувавший медь на верхней палубе, и пестрая группа цыган на причале, зажигательным танцем поднимавшая настроение пассажирам, провожающим и зевакам.
Сенькевич барственно кивнул головой. Вахтенные заняли места у верхней и нижней части трапа. Первыми к нему чинной чередой выстроились пассажиры первого класса: господа голубых кровей с чадами и домочадцами, за ними следовали заводчики, фабриканты, купцы и замыкали эту очередь довольных собой и своей жизнью мещане и пролетарии. Посадка подходила к концу, и здесь возникла заминка, у пограничной стражи появились вопросы к двенадцати паломникам, направлявшимся в Новый Афон к святым мощам апостола Христа Симона Кананита. Молодые, крепкого сложения они больше смахивали на абреков, чем на смиренных овечек. Препирательство между ними и пограничной стражей продолжалось недолго, за паломников вступился рыжеусый кавказец-монах, он так и сыпал цитатами из Библии. Конфликт завершился мирно, паломники поднялись на борт парохода и заняли свободные места на корме.
К тому времени суета на палубах улеглась, и сотни нетерпеливых взглядов пассажиров снова сошлись на капитане Сенькевиче. Тот, преисполненный собственной значимости, выдержав паузу, махнул рукой оркестру. В лучах яркого солнца медь инструментов полыхнула жаром. Музыканты выдали заключительный аккорд, и, когда затих последний звук, Сенькевич распорядился поднять трап и отдать швартовые.
В воздух взлетели канаты и шлепнулись на палубу. Вахтенные подхватили их и сноровисто закрепили на кнехтах. Заливистый гудок парохода «Цесаревич Георгий» проплыл над Цемесской бухтой. В ответ причал взорвался прощальными возгласами провожающих. Через мгновение этот радостно-оживленный гам потонул в мощном гуле заработавшего на полную мощь дизеля. Корпус парохода сотрясла крупная дрожь. Прошла секунда-другая, вода за кормой вспенилась седыми бурунами, «Цесаревич Георгий» медленно отчалил от причала, совершил левый разворот и, набирая ход, лег на заданный курс.