Сенькевич, поручив управление пароходом первому помощнику, покинул капитанский мостик и спустился в кают-компанию. Там от его имени был дан обед для петербургской и московской знати. Среди нее находилась графиня Дашкова, о которой в Москве только и было что разговоров о ее нашумевшем романе с индийским йогом и магом Похериманду. Он прославился тем, что целиком глотал не только сабли, но и ядовитых змей. Не оставался без внимания и князь Повесов. Слухи о баснословном богатстве, свалившемся на голову ловеласа после смерти старухи-скряги Жлобской, не давали покоя великосветским львицам. Сердца же юных, наивных дев больше занимал герой-красавец поручик Долбаков. В декабре в Москве, на Красной Пресне он под градом пуль бунтовщиков первым поднялся в атаку и повел своих подчиненных на приступ баррикад. Ранение не остановило поручика, он продолжал сражаться до тех пор, пока сознание не покинуло его. О тех суровых днях напоминал шрам на левой щеке Долбакова и мертвенная бледность лица. Она давала повод завистникам и злым языкам подозревать его в том, что он извел на свою физиономию не меньше пуда пудры. Поручик же не обращал внимания на злопыхателей и продолжал купаться в многообещающих взглядах пылких юных красавиц.
После завершения обеда последовал неизбежный в курортной жизни променад, сопровождавшийся перестрелкой многозначительными взглядами и легким флиртом. Опытные в делах сердечных матроны ни на шаг не отпускали от себя неискушенных дев и пытались оградить их от домогательств московских и петербургских повес, жаждущих бурных развлечений. Но все эти попытки были тщетны, в воздухе, казалось, был разлит эликсир любви и страстного желания. Он кружил головы как молодым, так и старым и порождал скоротечные бурные романы.
На нижней палубе царила иная атмосфера. Ее пассажирам было не до морских красот и любовного флирта, большинство из них, купив на последние гроши билет, бежали от беспросветной нужды и разрухи, в которые после революционных потрясений все глубже погружалась центральная часть России. Одни надеялись пережить в Грузии холодную зиму и найти хоть какой-то заработок, другие — паломники, — их оказалось немало, полагаясь на волю Божью, рассчитывали обрести душевное успокоение и надежду на лучшее будущее в святых местах Нового Афона.
Особняком от остальных пассажиров держалась дружная компания из двенадцати паломников. Собравшись вокруг рыжеусого кавказца-монаха, они что-то живо обсуждали. Обрывки разговора если и долетали до постороннего уха, то вряд ли могли сказать что-то непосвященному. Короткие распоряжения рыжеусого монаха принимались паломниками без спора и возражений. Выслушав его, компания, разбившись на пары и прихватив с собой увесистые торбы, разбрелась по пароходу.
Не успел скрыться за горизонтом Новороссийск, как погода резко изменилась. Море покрыла мелкая рябь, солнце затянула сизая дымка, в снастях сердито засвистал ветер, седые барашки вспенились перед носом парохода. Прошел час, и диск солнца, подобно запылившейся керосиновой лампе, тусклым светом залил море. Приближался шторм. Волны росли на глазах и, наливаясь свинцом, жадными языками облизывали пароход. Под их ударами корпус жалобно поскрипывал, а палуба отзывалась судорожной дрожью. Она передавалась пассажирам, великосветская публика поспешила разойтись по каютам, а простому люду на нижней палубе ничего другого не оставалось, как искать укрытия от ветра и волн за палубными надстройками.
Сенькевич вынужден был оставить гостей в кают-компании и подняться на капитанский мостик, чтобы взять управление пароходом на себя. Шторм быстро набирал силу. Море вспучилось и грозно зарокотало. Нос «Цесаревича Георгия» все глубже зарывался в волну. Бурные потоки воды раз за разом обрушивались на нижнюю палубу, злобно шипящие языки извивались под ногами пассажиров третьего класса, забирались под шлюпки и, прихватив с собой что-нибудь из вещей, скатывались за борт.
Бессонная ночь доставила немало хлопот как экипажу, так и пассажирам. Перед рассветом шторм пошел на убыль, и вскоре о нем напоминала лишь серая стайка облаков, робко кравшаяся у кромки морского горизонта. Попутный ветер позволил наверстать упущенное, после полудня слева по борту возник берег Абхазии. Она вздыбилась горными вершинами, самые дальние были покрыты вечными снегами. С наступлением темноты «Цесаревич Георгий» бросил якорь на рейде у знаменитой православной святыни на юге России — усыпальницы апостола Христа Симона Кананита.