– Ну, понравилось тебе? – спрашивал он потом Вадьку.
– Ты лучше всех мне понравился, – отвечал Вадька, – как ты этого там… как ухватишь!..
По утрам Вадька прилезал к нему на диван, сонный, весь окутанный неостывшим пододеяльным теплом. На столе рядом лежали благодарственные адреса в шагреневых переплетах, янтарные мундштуки, стояли фотографии королей и принцесс с их личными подписями «Дорогому Паше на память от Офелии», а на углу стола, зажатые бронзовой рукой, лежали программки спектаклей. В прокуренном кабинете на большом диване, где спал Гайранский, они беседовали по утрам – отец и сын. И сейчас Гайранский предвкушал, как завтра утром Вадька прилезет к нему и спросит: «Долго вчера хлопали? Сколько раз, чтоб кланяться, выходил? У! Восемь! Ого!»
Выслушав очередной рассказ о Вадьке, переодевшись и разгримировавшись, припудрив натруженные саднившие лица, артисты двинулись всей компанией к Гайранскому. Вечер был теплый. В саду, где стоял театр, еще не кончилось гулянье. Пахло дождем от недавно политых дорожек, бабочки бились о стекла фонарей. В темном подъезде дома, где жил Гайранский, компания смутила парочку. В подъезде миловались Вадькина няня Дуся и осветитель театра Сережа, работавший на выносном прожекторе.
– О, уважаемый просветитель, кого ты тут просвещаешь или ослепляешь своим сиянием? – спросил комик.
– Добрый вечер, Павел Дмитриевич, – сказал Сережа-осветитель.
– Как Вадим? Писем не было? Никто не звонил? – больше для порядку спросил Гайранский у няньки.
Гости прошли в квартиру, зажгли свет. На столе появились бутылки.
– Хорошо у тебя, просторно как-то, – сказал Осколов.
– Без жены всегда просторно, – сказал Гайранский и пошел к дверям комнаты, где спал Вадька. – Я сейчас, только на Вадьку взгляну, как ему там живется во сне.
– Ну, пропал теперь на час, – вздохнул комик. В комнате, где спал Вадька, было темно и тихо. Может быть, даже слишком тихо. Павел Дмитриевич недоверчиво прислушался. Обычно в комнате летало легкое дыхание мальчика. А сейчас ничего не было слышно. Гайранский подошел к кровати, наклонился и услышал, как Вадька перевел дух, словно прежде долго сдерживал что-то в себе.
– Ты, мальчуга, не спишь?
Гайранский зажег свет. Вадька, который всегда спал, собравшись в комочек – колени к подбородку, – лежал сейчас, подозрительно вытянувшись, лицом к стене, в аккуратной позе мальчика, который даже во сне слушается папу и маму. Непохоже это было на Вадьку. И глаза его не были просто закрыты: они были старательно зажмурены, и веки легонько вздрагивали.
– Не спишь, не спишь, вижу, – сказал Гайранский, – притворяшка. Мальчик молчал. Темные пятна виднелись вокруг его головы на подушке. Гайранский потрогал – сыро.
– Ты что это, Вадька? Что с тобой?
– Потуши электричество, – сказал Вадька, не двигаясь, даже зубов не разжимая…
– Ты что это, ревел тут?
– Ну, потуши же! – повторил мальчик.
– Погоди… ты без меня плакал?
– Ну, потуши, папка!
– Да в чем дело? Что с тобой, мальчуга? Позднотища такая, а ты не спишь. Всю подушку обревел… Дуся! Где эта, черт, Дуся? Вот оставляй ребенка, – Гайранский совсем уже забеспокоился. – Желудок у тебя был? Голова не болит?
– Ну, потуши же, – сказал мальчик.
– Хорошо, я потушу, ты только скажи: плакал, что ли?
– Да, – сказал Вадька.
– С какой же это стати, глупешка? По маме соскучился?
– Нет, я не из-за мамы, – проговорил мальчик.
– А из-за чего же?
– Из-за тебя, – сказал Вадька с сердцем.
– Из-за меня?! – удивился Гайранский.
Вадька вдруг опять всхлипнул и стал зарываться головой под подушку.
– Уходи ты, – сказал он, – ну, уходи, не хочу я с тобой! В дверь постучали.
– Павел Дмитриевич. Паша! – сказали за дверью. – Хватит там тебе играть благородного отца. Сколько тебя ждать? Ну и хозяин – зазвал, а сам… Во рту все пересохло!
– Сейчас, сейчас! – крикнул Гайраиский. – Тут с Вадькой что-то неладно… Слушай, мальчуга… родной ты мой! Что ты, милый, так расстроился?
Вадька приподнял голову и прислушался к голосам за дверью.
– Пускай они уйдут, – сказал он, – пусть они лучше к нам не ходят.
– Ну, Вадим, хватит, – рассердился Гайранский, – покапризничал, и будет.
Мальчик сел на постели, глаза его высохли.
– Папа, ты не за нас? – спросил Вадька.
– То есть как это «не за нас»?..
– Ты против нас, да? Я знаю! – и Вадька опять заплакал. – Я видел. Зачем ты так сегодня плохо играл!
Гайранский смутился и сел на стул.
– А ты? Ты откуда знаешь? – сказал он. – Кто тебе сказал?