- Дык, к Вам, сказал, дозвониться не смог.
- Да? Если опять позвонит тебе, ты мне сразу говори.
- Как скажете, Марь Сана. В магазин нам не надо?
- Любаша не звонила, значит не надо.
Костя молча слушал, и ему все больше становилось не по себе. Опять ломались установки, опять переворачивалось его мироощущение и мнение об этой чёртовой женщине. Думал, холодная расчетливая стерва, но такая стерва не станет тепло разговаривать с наемным работником, не будет, как-то только им двоим понятно, шутить. Он этот момент улыбок их, и переглядываний через зеркало успел заметить.
Это много говорило о ней, как о человеке, но в одном он все же оказался прав: броня есть, за нее она пропускает тех, кто дорог, кому верит и доверяет. Что в очередной раз доказывает, что эту женщину в черном платье и с алой помадой на губах он не знает.
Изменилась, заматерела. Как тот бриллиант приобрела много граней, и каждая открывает для него новую сторону ее личности.
Машина замедлила свой ход, и он отстраненно заметил, что живут в центре, на Проспекте Мира. С охраной на въезде, которая приветливо им махнула и пропустила во двор.
Этот Вася, припарковавшись, побежал открывать перед Мариной дверь, помог выйти из машины и, взяв портфель с документами, направился к крайнему подъезду.
Марина же оглянулась на него, кинула еще один предостерегающий взгляд и, подождав, пока он подойдет к ней, двинулась уверенным шагом к своему водителю.
Он шел, но внутренне был немного заторможен.
И только сейчас в мозгу взорвалась мысль, что увидит сына. Впервые увидит! Заглянет в глаза.
И ему стало страшно! Противно так, липко. До холодной волны по позвоночнику, до рези в глазах и горького привкуса во рту.
Сразу захотелось сигарету выкурить, а может и две, выпить бы еще чего покрепче.
Они вместе зашли в лифт.
Вася нажал на предпоследний этаж, седьмой. В тесном пространстве нового лифта ему еще хуже стало, и как-то так вышло, что он посмотрел на Маришку и увидел в ней отголоски собственных страхов и переживаний, хоть и запрятал их так далеко даже от самого себя, что на некоторое время забыл о них совсем.
Пусть его сын нашел его сам, но кроме самого простого вопроса «зачем?», его волновал вопрос «как?» он этот сделал.
В Маришкиных глазах четко видел страх, что сын расстроится, что Костя ему может не понравиться, или все выйдет из-под контроля. Что сам Костя в ее глазах не надежный, не годный для того, чтобы стать отцом, не биологическим фактором, а именно отцом. Марина сильно нервничала,- и это было видно по тому, как тонкие кулачки сильно сжимали ручки дамской сумочки, как старательно она контролировала каждый свой вздох, как сжала зубы, но старалась не играть желваками.
Ему еще гаже на душе становилось.
Мир рухнул к чертовой матери, и дошло, наконец, что все его деньги и связи, достижения в карьере, собственное эго, ничто, пустой звук, просто пшик.
Все в этом мире можно купить, нужно только правильно обозначить цену и свою цель. Он это знал достаточно давно, уяснил, да так, что привык мерить всех одной меркой.
Баб покупал, влияние покупал, и он, и Дима. Нужные связи завязывались тоже отнюдь не бесплатно, а за определенные услуги, уступки и одолжения. За годы привык считать, что большинство людей - это ходячие кошельки, разница лишь в том, сколько в каком кошельке наличности, и в какой валюте.
Ну не было в его мире и в его жизни доказательств бескорыстия, каких-то чувств. Были, скорей, исключения из правил, он и Таню безмерно уважал за ее чувства, за тонкую душу. Но, таких, встречал мало, да и не стремился доказывать, что есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Если не деньгами платить, значит, чем-то другим.
А тут пришибло, внутренности узлом скрутило.
Мать его ребенка явно зарабатывает больше чем он, варится в одном и том же котле, знает мир так же, как и он. Обросла за годы здоровым цинизмом. И ее сын никогда и ни в чем не нуждался, кроме любви и ласки родных людей, семьи.
Костя понимал, что любовь Ильи нужно заслужить, что не купишь подарками крутыми, что вряд ли ему удастся удивить его поездкой на какой-то горнолыжный курорт, или еще что-то в этом роде. Благодаря матери, он никогда и ни в чем не нуждался, кроме отца.
Лифт давно остановился, Вася стоял возле одной из входных дверей, а Марина придерживала рукой двери лифта, чтобы те не закрывались, и тактично смотрела в сторону, пока он собирался с духом сделать шаг.
Поворот ключа в двери, и радостный голос Василия, - этот мужик и вправду начал его подбешивать:
- Мы дома!
Костя стоял за спиной Марины, практически не дыша, но, первой, в коридор выглянула женщина, лет сорока, в фартуке. Всплеснула руками и заулыбалась при виде нового лица в этом доме.
- Так у нас гости, что ж ты мне не позвонил, Вася? Я на стол уже накрыла, хоть бы сказал, что еще человек будет у нас, - она ругала, но по-доброму,- быстро подошла и поцеловала Васю в щеку, Марине улыбнулась, а на него смотрела с нескрываемым интересом.
- А это не наш с тобой гость, Любаша, это личный гость Ильи Александровича, вот пусть и принимает.
Марина проговорила это настолько сухо и с ощутимым холодком, что улыбка с губ женщины слетела в один миг, и Костя теперь удостоился такого уничижительного взгляда, что поразился, как еще остался стоять на ногах, а не плюхнулся на пол, мертвым грузом.
Он промолчал, но под взглядом, видимо, домработницы, разулся, и прошел следом за Маришкой.
Да, как он и предполагал, уровень ее дохода точно надо выяснить.
Двухуровневая квартира, светлая, уютная, но видно, что обставлена дорого, продумана каждая деталь.
- Мам, ты завтра на тренировку придешь? - звонкий мальчишеский голосок послышался со второго этажа, и у Кости сердце замерло, кровь от лица отхлынула и сам он, кажется, замер на месте.
Свесившись с перил лестницы второго этажа, мальчишка улыбался, но, когда, взглядом наткнулся на Костю, улыбка его пропала бесследно, и, кажется, у ребенка так же, как и у Кости спёрло дыхание.
Серые глаза смотрели внимательно, следили за каждым его вдохом, движением рук. Очень пронзительный, прямо до костей не по-детски взрослый, с каким - то тайным понимаем всего сущего, взгляд. Илья ему прямо в душу заглянул, увидел то, что скрыто, давно спрятано было, а он, возьми, загляни в самый темный угол.
Молчание затягивалось, они оба друг на друга насмотреться не могли. Так и застыли во времени. Илья наверху, Костя внизу.
И чем больше сын на него смотрел, тем больше его взгляд становился отрешенным, хмурым, и даже чуточку злым.
И Костя не выдержал, опустил взор, поджал губы, чтобы не ругнуться вслух. Оглянулся, пытаясь глазами за что-то зацепиться, чтобы не смотреть вверх и не видеть того самого разочарования, которое так его страшило все эти месяцы.
Куда-то незаметно исчезли Василий и его, по-видимому, жена, - Костя заметил у обоих обручальные кольца. А за его спиной, как-то тихо и безжизненно опустилась на белоснежный мягкий диван Марина.
Она на него не смотрела, глядела на сына, и Косте даже казалось, что она, взглядом с ним разговаривала. Именно глазами, не мимикой лица,- оно было бесстрастным, - ни улыбки, ни опущенных недовольно губ, морда кирпичом, как сказал бы Дима, но мордой такое лицо назвать было бы кощунственно.
Марина прокашлялась и заговорила:
- Илья, тебе лучше спуститься, это твой гость, - в голосе промелькнуло едва заметное недовольство и осуждение, но больше никаких слов она добавлять не стала.
Сын ее услышал, медленно спустился на первый этаж и замер возле лестницы на тот случай, если ему вздумается сбежать.
- Мам, я тебе все объясню... я, то есть, я хотел сказать тебе...мне..., - ребенок смотрел на мать виноватыми глазами, и торопливо лепетал, пытаясь оправдаться.
- Передо мной можешь комедию не ломать, ты должен был сказать мне сразу, я бы тебе не запретила, это целиком и полностью твое решение. Но, сейчас строить из себя застенчивого и виноватого тихоню не нужно, твой отец примет тебя таким, какой ты есть на самом деле, или он отцом тебе не станет, если принять не сможет!