Он покупает в сельмаге рубаху в клетку, с коротенькими рукавчиками, уходит проулком в неторное место, там скидывает свою робу, пихает ее в заплечный самодельный узелок, а сам является на главной улице в новой одежде.
Два парня, одни в комбинезоне, другой в гимнастерке, пользуются коротенькой тенью единственной сосенки, сидят на присыпанной хвоинами земле, меж ними поставлена бутылка портвейна, но она почти пустая.
— Але, керя! — окликают Леньку подогретые с утра портвейном парни, — рубашку надо обмыть. У нас в леспромхозе это закон: шмутку купил — давай, на всех выставляй, все обмываем…
На берегу далеко слышной речки, катящей прямо, ходко, как поезд, на осушенных сплавных бревнах расположились втроем Ленька и двое парней. Они имеют теперь непочатые бутылки и разную закусь: бычки в томате, банку болгарских фруктов айвы и пряники. Стакан у них один на троих. Ленька выпивает свой первый стакан, страдает и кашляет. Дружки его справляются с водкой легко, все занюхивают, заедают, выдыхают мерзостный водочный вкус — блаженствуют.
Парень в комбинезоне широко и округло загребает руками, когда говорит:
— Я на трелевочном тракторе еду по тайге, понял, я вот такую листвягу запросто положу, мне ни дороги, ни чо не надо.
— А на тракториста у вас долго учатся? — спрашивает Ленька.
— Ты иди сучки рубать, — говорит парень в гимнастерке. — Гляди, у него во какая морда, а у меня во! Я на чистом воздухе вкалываю, для здоровья полезно. Лесинке ручки-ножки пообрубаю и получу не меньше, чем он на трелевке.
Ленька глядит на парней восторженно, но еще робеет, по-зверушечьи зыркает глазами. Ему открывается новая жизнь. Она кажется Леньке прекрасной — после отцовской заимки. Он хмелеет.
— А у вас в леспромхозе кино показывают?
— Сколько хочешь гляди. Навалом, — говорит парень в гимнастерке.
— Прошлый раз привозили, «Девять дней одного года» называется, понял, — подхватывает комбинезон. — Там один чудак на бабе женился, он не хотел, да? А она к нему подженилась, а потом пожалела. Он оказался больной.
— Он сам, для науки, себя лучевой болезнью заразил, — объясняет парень в гимнастерке.
Ленька слушает непонятные ему речи.
— А вертолет у вас в леспромхозе есть? — спрашивает Ленька, волнуясь.
— Навалом, — говорит парень в гимнастерке. — Прошлый год директор послал вертолет, чтобы он всю шишку с кедров посшибал. Вот он, значит, давай шуровать, у него от винта ветер идет, и шишки сыплются...
— А я на тракторе еду, да?.. Мне что пихта, что листвяшка — всех сомну. — Комбинезон застрял на своем главном пункте.
— А на летчика, чтобы на вертолете летать, у вас можно выучиться?
— У нас в леспромхозе — все! — обещает гимнастерка.
— Давай к нам, понял! — вскрикивает комбинезон. — У нас вся и жизнь в леспромхозе. К нам докторша приехала, Нина Аркадьевна, понял. На танцы не ходит. С высшим образованием.
— А меня к вам примут, у меня одна восьмилетка закончена?
— Считай, что уже приняли. Вот погуляем тут, погудим — и все.
— Мне премию за волков дали, я логово в харизевом ручье разорил. — Ленька хвастает. Он выгребает из мешка премию. — Вот...
Парни глядят на Ленькины деньги.
— Этого у нас у самих навалом, — говорит сучкоруб.
— У нас это закон, понял, кто гроши имеет, значит, ставит на всех. Теперь ты к нам поступил — и все. Значит — закон.
— Если чего надо взять, нате, берите. Я не знаю... Вот. Я премию получил. Волчица ушла. Я ее подранил, ночью стрелил. А волчат всех придушил. Галентэй только три шкурки принял, а они все с одного логова.
— Чего не принял? Пойдем, мы ему права докажем. Ну? — Парень в гимнастерке становился грозен.
— Я его на детали разберу... без ключа и отвертки. Я его на металлолом переделаю, понял. — Тракторист подымается с приготовленными кулаками.
Милиционер ведет по улице Нарогача шестерых, отбывающих сроки, — кто пятеро суток, а кто все пятнадцать. Среди них Ленька, его знакомцы: гимнастерка, комбинезон, еще помятые мужички. Который несет на плече лопату, а кто волочит инструмент за собой.
Милиционер молодой, да строгий.
— Кувет будете рыть, — говорит он. — Вот от мостка до тех бревен. Чтобы ровно по профилю, и отвал под углом.
Взялись за лопаты.
Ленька ковырнул землю, остановился, глядит по сторонам, задумчиво, грустно, медленно полез было из кювета.
— Назад! — осаживает его милиционер.
— Ты себе сколько суток схлопотал? — спрашивает Леньку мужчина в засмоленном пиджачке.
— Пять.
— Всего-то пять, вот, ага, а мне пятнадцать, тебе пятидневку, и то не хочешь, не нравится, как смотаться, соображаешь, а я многосемейный, а? Что? Листвяшку свалил, смолье топили на серу. А их сколь валят, путем все и не оберут леспромхозские работяги. А тут за одну лесинку пятнадцать суток... Ай-я-яй!