Еще виден катер, он быстро несет по озеру белую прядь. Костромин воткнул в землю лопату, следит за катером. Катер будто целил к заимке, потом повернул по дуге и подчалил в укрытом прибрежной тайгой распадке.
И опять появился, теперь уже наладился прямо к Костроминым.
Приглохнул у берега, вжикнул днищем по гальке.
Протопал по крыше каюты и прыгнул на землю парень в соломенной шляпе — моторист Родион. Шляпа у него на затылке, а в глазах голубенькая с искрой веселость.
Он прошел по тропинке немного и вдруг повстречался с Надеждой. Она выдвинулась медленно из-за яблони и стала против Родиона. Плечи у нее опущены, руки скромненько прижаты к бокам, волосы гладенько уложены на пробор, длинные брови будто стали покатыми от покорности своей неминучей радости.
— Я тебя сколь ждала, ты чего так долго не был?
— На разлуку, на жданье ловят щуку, окунье... — Родион шутит, а смотрит ласково, мягко.
Надежда схватила его шляпу и сдвинула Родиону на лоб. И убежала с тропинки в сад. Вскрикнула радостно, гортанно.
Они идут под кедрами, по полянам, по колено в цветах-огоньках.
— Что такое, Надя, — говорит Родион, — я весь как поломанный приемник, только одну волну и ловлю. Я весь на тебя настроен, поняла? И по ночам тебя вижу. Будто ты скачешь по горам, голову задрала и поешь... А за тобой еще Митька чуть приспевает. И табуретка у него в руках. Приставит к тебе табуретку и лезет целоваться. Вот, понимаешь... Хоть смейся, хоть спиртом себя успокаивай... А на баяне сяду играть, опять на той же самой волне получается.
— У нас был приемник, — говорит Надя, — его папка в озере утопил. Это давно, когда еще мамка сильно болела. Он около нее сидит днем и ночью, а мы приемник включали, там музыка была. Мамка стонать стала, он взил приемник и в лодку унес. Камень к нему привязал, далеко от берега бросил, не достать.
— Надя! — говорит Родион. — Надечка! Эх-хь, прощай моя жизнь холостая, неженатая. — Он кидает свою соломенную шляпу с горы, она долго катится. — Чего же ты все это терпишь? На кой тебе эта вся жизнь? Сколь можно в тайге пенькам молиться? Будешь со мной в Нарогаче — и все! Лесу мне как-нибудь леспромхоз выделит на постройку. Домишко себе заделаем. В лапу срубим. Надежда!..
Родион обнимает Надьку и целует ее, за его широкой спиной и девушку не видно.
Под кедром таится Дмитрий — лесник, наблюдает. За плечом у него карабин. Видать, он давно уже следит за Надеждой и Родионом. Таежный человек, искусно крадется. Лицо его внимательно, но бесстрастно.
...Целуются Родион с Надеждой.
Дмитрий уходит, таясь, все ниже, ниже спускается к озеру.
В распадке сидят у костра Галентэй с директором леспромхоза Зыряновым. Директор — крепкоскулый, остроглазый, сильный человек не старых лет. Директорский карабин приставлен к пихте. На карабине оптический прицел.
Уже вечереет. Накрапывает дождь. Костер разведен под нависшим камнем.
— Ну что, Галентэй, подыматься пора? — говорит директор. — Они ведь, бывает, и засветло являются соль полизать.
— Это когда сильно сухо, Иван Никоныч, им все слыхать, маралам-то, а как дождик зачнет шебаршить, им вроде боязно, пока ночь не упадет, они ни в какую не выйдут на солонец.
Директор снял с тагана котелок, плеснул в кружку чаю, благодушествует...
— Да-а, хорошо бы подвалить сегодня быка,
— Подвалим. А что ж мы, охоты не знаем, что ли? Вы на самом лазу ихнем сядете, во-он под кедрашником...
— А ежели Костромин нам, как в тот раз, помешает?
— Больше не сунется. Я ему дал разгон в Нарогаче, он туда приезжал пацана своего выручать из-под ареста. Однако, должен понять.
— Ну, знаешь, понятия у него свои особенные. Кой черт он за маралов адвокатствует? Ведь в недалеком будущем мы начнем рубить этот берег. Странный человек. Дикий человек. Из кержаков он, что ли?
— С городу он сам-то, мне говорили. Питерский. В двадцать втором году они коммуну делали в Айре. Всех их там подушил Кайгородов. А этот утек. Умом с тех пор тронулся или сроду такой. Через год после коммуны вернулся на это место, без выезду тридцать лет зимогорит.
Директор навострил ухо:
— Слышь, Галентэй, идет кто? Не зверь?.. — Хватнул карабин.
Галентэй тоже взял в руки бердану.
Камень скатился под чьей-то ногой. Вот совсем близко чиркнул шаг...
Дмитрий вылез к костру, здоровается.
Галентэй облегченно кладет винтовку.
— А, Митя, давай, гостем будешь.
— Поохотничать приехали? — говорит Дмитрий. — Родьку-моториста чего на солонец не берете?
Родион сидит под навесом в летней костроминской кухне на заимке. Он перебирает клавиши на баяне, они загораются от близкого костра. Родион поет песню.